Вернувшись домой, Кейт обнаружила Морин в холле: она лежала на подушках, уставившись в одну точку. На ней было какое-то длинное алое одеяние вроде халата, алые сапожки, волосы распущены. Она походила на куклу.

– А я уж думала, ты вышла замуж, – заметила Кейт.

– Этим не шутят!

Кейт пошла к себе в комнату, сняла платье Морин, надела свое, которое так безобразно на ней сидело, и умышленно растрепала прическу.

Морин посмотрела на нее и спросила:

– Зачем?

– Я уже кое-что начинаю нащупывать. Мне надо кое-что понять. Выяснить, кто в конце концов был замужем все эти двадцать пять лет.

– Понимаю.

– Ничего ты не понимаешь. Вернее, ты просто не способна еще этого понять, во всяком случае, мне так кажется.

– Какой снисходительный тон, – заметила Морин.

– Ничего не поделаешь! Вопросы, которые ты задаешь… они ни на чем не основываются. В них не чувствуется знания жизни.

– Неужели это главное? Зрелость и опыт?

– Если это все, что у меня есть… что еще можно сказать? Мне нечего предложить людям. Я ничего в жизни не сделала, чем бы можно было похвастаться… Впрочем, я не совсем ясно представляю, в чем видит смысл жизни ваше поколение. Я не ездила за золотом в Катманду, никогда не занималась благотворительностью, не написала ни единой строчки. Была только женой и матерью… – Кейт умолкла, уловив нотки горечи в своем голосе. Потом вдруг плюхнулась в кресло и сказала: – Боже мой… послушать только, что я говорю!

Но Морин уже вскочила на ноги – голубая пелена дыма взметнулась вверх, закрутилась, заколебалась на уровне ее талии – и выкрикнула:

– Ничего вы не понимаете. Почему вы отказываетесь понять?

– Когда я говорю тебе о том, что чувствую, ты заявляешь, что у меня снисходительный тон.

– Черт бы вас всех побрал! – И Морин пулей вылетела из холла.

Кейт пошла к себе. Через несколько минут к ней без стука вошла Морин; Кейт сидела на стуле у окна и сосредоточенно разглядывала прохожих, их ноги, мелькавшие словно ножницы, – казалось, будто пленка соскочила во время демонстрации фильма и верхняя часть одного кадра (растения, спроецированные солнцем на стену) соединилась с нижней частью другого (ногами без туловищ).

– Филипу приспичило жениться на мне, – сказала она. – Говорит: «Выходи за меня, умоляю. Я тебя люблю. У тебя будет дом, машина и трое малышей».

– Ну и?..

– Удивительно, как это вы еще не спросили: «А ты его любишь?»

– А что, твоя мама именно так спросила?

– О, моя мама! А впрочем, действительно, она именно так и спросила. И я себе тоже задаю этот вопрос.

– А чем тебе не угодила твоя мама?

– Ничем. Просто она такая никчемушка. Такая… Кому же захочется брать с нее пример? Почему вы, взрослые, никак не можете… впрочем, это не мое дело. Только я все же хочу знать ваше мнение.

– Поступай как знаешь, я тебе в этом деле не советчица.

– Тогда какое же преимущество дает ваша пресловутая опытность?

– Никакого, по-моему.

– Я пригласила его сегодня на ужин. Вы не хотели бы познакомиться с ним поближе?

– Почему так официально?

– А он очень официальный.