Она уже выяснила, что комната Кэролайн находилась совсем рядом, и теперь изо всех сил — и совершенно безуспешно — пыталась изгнать из головы ужасающе развратные картины совместного времяпровождения Джона Леконсфилда и бесстыжей Кэролайн.
Ужинать она не пойдет, и не просите. Впрочем, никто особенно и не просит. Все о ней забыли. Никому она не нужна. И Джеки тоже.
Дверь приоткрылась, и голос негодяя произнес:
— Вероника, я хочу познакомить тебя с Кэролайн… Кэролайн, это Вероника.
— Привет, душечка Вероника.
Чтоб ты поперхнулась своей душечкой!
Вероника судорожно расправила одеяльце Джеки и строго прошипела:
— Пожалуйста, тише.
Джон осторожно тронул ее за плечо, но она брезгливо отстранилась. Нечего хвататься, у него для этого есть «душечка Кэролайн»!
— Он спит?
— Спит, не видишь?
— Кэролайн, заходи! Взгляни на него. Он такой красавец!
— Ой, прелесть!
— Тихо!!!
— Я думала, он спит…
Вероника одарила красотку взглядом, которого не постыдился бы и легендарный василиск, как известно, обращавший в камень все живое. Кэролайн торопливо прихлопнула рот ладошкой.
Было ей немного за двадцать, а может, косметика была слишком хороша.
— Он долго засыпал, а сейчас спит очень беспокойно. Может проснуться. Если он вас увидит, начнется истерика.
Кэролайн выглядела разочарованной, а развратный лорд тут же подхватил ее под локоток.
— Вероника права, дорогая. Достаточно для первого раза. Тебе лучше уйти…
— Вам ОБОИМ лучше уйти.
— Но я только что смог выкроить время, чтобы побыть с ним…
— О, я понимаю! С утра столько дел, столько дел…
Кэролайн одарила Веронику поистине ангельской улыбкой.
— Это моя вина.
— Я тоже так считаю.
— Видишь ли, душечка…
— Честно говоря, объяснения меня не интересуют…
— Кэролайн, пойдем, я тебя провожу.
Джон увел отвратительную душечку и вернулся в комнату. Вероника демонстративно раскладывала вещи Джеки в идеально ровные стопки, не глядя на растленного феодала.
Она случайно бросила взгляд в зеркало и увидела, что Джон откровенно любуется ею. Странно, видимо, он еще и извращенец. Только маньяк может любоваться нечесаными лохмами, залитой фруктовым соком футболкой и испачканными песком джинсами, а также надутым и перекошенным лицом обиженной шестиклассницы.
— Юпитер, ты сердишься…
— Я? Что вы, ваше лордство. Гувернантки не сердятся на работодателей.
— Это из-за Кэролайн.
— Из-за кого? Ах, из-за этой… да нет, с какой стати.
Он подошел ближе и дотронулся пальцем до пылающей щеки.
— Сердитая и красивая.
В следующий миг он ее уже обнимал, а она таяла, таяла, таяла, проклятая гусыня, и не находила сил, чтобы дать ему по башке хоть какой-нибудь из игрушек. Потверже.
— Послушай меня, синеглазая…
— Не буду слушать!
— Выслушаешь.
— Еще одну ложь? Зачем!
— Я хочу, чтобы ты мне доверяла, а ты сопротивляешься, и я не знаю, что делать. Поэтому скажу просто. Кэролайн никогда не была моей любовницей. И не является ею сейчас.
Серые глаза не хуже лазера плавили ее тело, ее душу, ее разум, и Вероника с ужасом и восторгом прислушивалась к тому, как откликается на прикосновения Джона ее плоть. Она могла говорить, что угодно, сопротивляться, ругаться, плеваться и кусаться, но на самом деле она его обожала. Она перетекала в него, словно маленький ручеек — в быструю реку, становилась его частью, умирала в его руках и мечтала о большем. |