Слово «обратно» ничего не значило, он опять не мог вспомнить, в голове снова появилась неприятная тяжесть.

— Нет, — на всякий случай ответил он, — обратно я не хочу.

Надя провела рукой по его животу, потрепала волосы на лобке и сказала:

— Кажется, я люблю тебя!

Банан ничего не ответил, он смотрел в небо, пытаясь прочитать странную надпись, будто сотканную из появившихся облачков.

В зарослях раздался шум — кто-то ломился сквозь них, пытаясь выбраться напрямую к берегу.

Надя села и потянулась за майкой.

Потом быстро надела шорты.

— Тут никого нет! — сказал Банан.

Из зарослей выскочил Марко. У него были совершенно безумные глаза.

— Там! — закричал он, — там!

— Нет, — сказала Надя, — я тебя прошу!

Банан быстро зашагал к зарослям.

«Это не рай, — думал он, — это что-то совсем другое…»

В зарослях было темно и сыро после недавно прошедшего ливня.

Марко подошел к морю и начал смотреть вдаль, будто пытаясь вымыть соленой и горькой водой из памяти въевшуюся в нее картину: мертвое тело, свисающее головой вниз с верхушки большого старого дерева, растущего в центре небольшой поляны, что находится в самой глубине этого необитаемого и такого тихого острова.

Возвращение Палтуса

Тень под брюхом Белого Тапира светлела, хотя ночь еще не поползла к рассвету.

Даниэль поморщился.

Он не любил, когда дела шли не по плану.

Вот дождь — это по плану. Он просил бога, и тот ему ответил.

А значит, Вилли не долетит до острова. Даниэль не знает, что с ним будет, но Вилли не долетит до острова и не найдет Белого Тапира.

Ливень начал стихать, громовые раскаты ушли в сторону, да и молнии сверкали уже вдали от острова, а вскоре лишь редкие капли продолжали падать на землю сквозь ветви большого старого дерева, под которым стоял Белый Тапир.

Тут Даниэль и заметил свет.

Вначале ему показалось, что это действительно светлеет тень, но какая может быть тень, когда вокруг кромешная тропическая ночь, а костер давно погас, прибитый струями безжалостного дождя?

Но свет усиливался, Даниэлю стало страшно.

Может, бог обиделся и решил очнуться от многовековой спячки, не дожидаясь, пока он откроет цилиндр?

Надо спешить, крышка поддается туго, Даниэль с усилием пытается повернуть ее, но ничего не получается.

Его бьет дрожь, руки трясутся, цилиндр падает на землю.

И в этот момент из брюха Тапира появляются языки пламени.

Холодные, зеленоватого цвета.

Как из ракетного сопла при старте.

Даниэль не раз видел по ТВ запуск ракет.

Французских, американских, русских, даже японских.

И всегда удивлялся тому, отчего у пламени зеленоватый оттенок, хотя скорее всего это просто какие-то глюки при цветопередаче.

Пламя не должно быть зеленым — желтым, чуть красноватым, с белыми проблесками, но только не зеленоватым. Такое возможно лишь при тайных обрядах, а какое колдовство при запуске ракеты?

Но в экране телевизора у пламени всегда зеленый оттенок.

Даниэлю показалось, что он сейчас у себя дома, в Барселоне. Сидит в кресле и смотрит на экран.

Пламя изливалось беззвучно. Даниэль лишь слышал, как шуршат по листьям последние капли дождя.

Зачем-то он вспомнил Убон и подумал, что когда будет в Паттайе, то надо провести с ней побольше времени — пусть сделает ему массаж, а не только подставит дырочку.

И внезапно понял, что никогда больше не будет в Паттайе.

Как и в Барселоне, и в Брайтоне, и в Сан-Франциско.

В Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Токио.