Толпа хлынула им навстречу. Сзади послышался звук открывающейся двери, и на пороге появились душители, переодетые уланами, с обнаженными саблями. Шеридан попытался добраться до Олимпии, но ее уже оттеснили люди. Она протягивала к нему руки, стараясь вырваться из людского водоворота, однако это ей не удавалось. Шеридан видел, как открывается ее рот, шевелятся губы, но крика он не слышал. Внезапно он почувствовал сильную боль в руке, а затем она занемела. Обернувшись, Шеридан увидел кровь на клинке одного из улан, но его тут же оттеснила яростно ревущая толпа.

Шеридан почти потерял Олимпию из виду, и его охватила паника. Он начал неистово кричать и искать ее белое платье в людском море. Его сердце похолодело от страха — ведь принцессу могли убить! Но вдруг он увидел ее — Олимпия проплывала высоко над толпой, люди несли ее на своих плечах.

Шеридан бросился вперед, видя, что Мустафа пробивается к ним, сидя верхом на лошади и осыпая народ ударами хлыста, чтобы расчистить себе дорогу. Некоторые понятливые люди начали помогать им, направляя Олимпию ближе к лошадям. А у дверей собора тем временем царила полная неразбериха.

Наконец руки людей, несущие Олимпию над толпой, осторожно посадили ее на лошадь. Она уцепилась за поводья и начала оглядываться, разыскивая в толпе Шеридана. Лицо Олимпии было бледным от страха. Она что-то кричала, но Шеридан не мог разобрать ее слов. Толпа отхлынула, увлекая его с собой. Внезапно многоголосый шум заглушил пронзительный вопль. Шеридан взглянул на Олимпию: ее взгляд был прикован к порталу собора, где сейчас что-то происходило. На лице Олимпии отразился ужас. Шеридан не мог со своего места разглядеть поразившую принцессу сцену, он видел только, что там царит страшная давка.

Олимпия удалялась от Шеридана, увлекаемая Мустафой и толпой народа, вдоль по улице. Выражение ее лица испугало его, он знал, что она может выкинуть в таком состоянии все что угодно, и поэтому устремился вперед, расталкивая толпу плечами, коленями и помогая себе даже раненой рукой. Главное было сохранить равновесие и не упасть.

Ему следовало быть сейчас с ней, потому что он, как никогда, был нужен Олимпии. Когда пройдет первый шок и ужас всего увиденного наконец дойдет до ее сознания, то понадобится помощь человека, пережившего однажды в жизни подобный кошмар.

— Я не хочу этого! — раздраженно воскликнула Олимпия, и прежде чем Шеридан успел остановить ее здоровой рукой, она смахнула чашку с шоколадом со стола, но Мустафа успел подхватить ее на лету. Темная тягучая жидкость залила его шаровары, но слуга только поклонился и невозмутимо произнес свое неизменное:

— Эмирийити.

Шеридан взглянул на опрятно одетую женщину, предоставившую им кров в своей сельской гостинице. Надвигалась ночь, и на улице моросил мелкий холодный дождь. Шеридан хотел было извиниться, но вспомнил, что хозяйка не говорит по-французски, а сам он не изъяснялся ни по-итальянски, ни по-немецки — именно на этих языках говорили в данной местности. Ему удалось только с помощью жестов и своего кошелька объяснить крестьянке, что им нужны еда и ночлег. Добрая женщина взглянула на бледную Олимпию в разорванном платье и, отказавшись от денег, пригласила их войти в дом.

С возвышенности, на которой находилась деревушка, они могли видеть курящийся дым пожара в покинутом ими городе. Один Бог знает, что подумала о них гостеприимная хозяйка. Перевязывая рубленую рану Шеридана, она задала несколько вопросов голосом, в котором слышалась тревога, но Шеридан так и не узнал, поняла ли она его ответ, поскольку он изъяснялся с помощью жестов и мимики.