Изменить размер шрифта - +
Он желает поблагодарить вас за все, чему вы его с таким терпением обучили, и помочь вам выйти отсюда с вашим семейством.

Не успел я ответить, как Папа проговорил:

— Я не стану запрещать вам поступать, как вы пожелаете, но должен предупредить: выход отсюда сопряжен с большим риском.

— В войсках, обложивших замок, — принялся объяснять Колонна, — есть немалое количество бешеных, желающих дойти до конца в оскорблении апостольского трона фанатиков. Это германцы, слепо верящие Лютеру, да накажет его Господь! Есть и такие, что хотели бы завершить осаду и найти какой-то выход из положения, дабы не усугублять унижение братьев-христиан. Если бы Его Святейшество пожелал выйти отсюда сегодня, нашлись бы такие, кто не колеблясь схватил бы его и предал жестоким пыткам.

Климент побледнел, Колонна продолжил:

— Этому ни я, ни даже император Карл помешать не в силах. Придется еще долго вести переговоры, прибегая к убеждению, хитрости, не гнушаясь ничем. И было бы полезно подать пример. Сегодня нам предоставляется случай посмотреть, как по просьбе лютеранского священника пройдет освобождение одного из осажденных. Он ждет вас с отрядом саксонцев, таких же еретиков, как и он сам, и готов лично эскортировать вас подальше от Рима. Если все закончится благополучно, завтра вся армия узнает, что один из вас освобожден, и нам будет легче предложить через несколько дней или недель освободить еще кого-либо, может быть, даже Его Святейшество, на условиях безопасности и сохранения достоинства.

И вновь заговорил Климент VII:

— Повторяю, нужно помнить о риске. Его Преосвященство сказал, что кое-кто из фанатиков готов растерзать любого из нас, да и самого духовника в придачу. От вас ждут непростого решения. Кроме того, у вас нет времени на раздумья. Кардинал не может задерживаться.

По своему характеру я бы предпочел рискнуть, чтобы поскорее выбраться из этой тюрьмы, которая в любой момент могла быть захвачена и предана огню и кровопролитию. Но меня останавливала мысль о моих близких: как было решиться по собственной воле вывести их к убийцам. Однако и оставив их в крепости — одних либо со мной, — я никак не обеспечивал их безопасность.

Колонна торопил:

— Каково ваше решение?

— Полагаюсь на Господа. Пойду предупрежу жену, что мы уходим, пусть соберет какие-нибудь вещи.

— Брать ничего нельзя. Любой узел, любая кошелка могут возбудить ландскнехтов, как запах крови возбуждает диких зверей. Пойдете как есть, с пустыми руками.

Я не пытался спорить. Видимо, было предначертано, что мне суждено перейти из одной страны в другую, как переходят из этой жизни в другую, без золота, драгоценностей, имея при себе лишь смирение перед волей Всевышнего.

Когда я кратко объяснил Маддалене, в чем дело, она встала, медленно, но без колебания, словно всегда знала, что я позову ее в изгнание, взяла Джузеппе за руку и пошла за мной к Папе. Он благословил нас, похвалил за смелость и передал в руки Божьи. Я поцеловал его руку и завещал ему все свои труды, за исключением этой рукописи, тогда незавершенной, которую свернул и сунул за пояс.

Ганс с распростертыми объятиями ждал нас у входа в квартал Регола, где мы когда-то вместе бродили, теперь превращенный в сплошные руины. На нем было короткое платье и выцветшие сандалии, на голове каска, которую он снял перед тем, как обнять меня. Война его преждевременно состарила, черты лица обострились. С ним была дюжина ландскнехтов в шлемах с обветшавшими султанами. Он представил их мне как своих братьев.

Едва мы сделали несколько шагов, как кастильский офицер во главе отряда преградил нам путь. Сделав мне знак не шевелиться, Ганс твердо, но не провоцируя его, вступил с ним в переговоры. При виде какого-то письма, которое он вынул, кастилец отступил. Сколько еще раз нас вот так останавливали? Раз двадцать, не меньше, и ни разу Ганс не дрогнул.

Быстрый переход