Изменить размер шрифта - +
Здесь разобраны лишь наиболее характерные случаи, корни которых кроются в трех основных причинах: в незнакомстве с оригиналами используемых источников, в незнакомстве с современной научной литературой на китайском и японском языках, в некритическом восприятии ряда устаревших концепций, представляющих вчерашний день востоковедческой науки».

Дальше – больше. В сентябре 1961 г. в Эрмитаже и Ленинградском отделении Института народов Азии АН СССР (благо они на одной набережной – Дворцовой) прошло обсуждение книги Л.Н. и рецензии на нее. Замечания оппонентов, и прежде всего того же К. В. Васильева, были таковы:

— Переводы И. Бичурина, выполненные 100 лет назад, на которых базируется Л.Н., не всегда отвечают требованиям современной науки;

— Л.Н. не знает китайского и японского, а многие труды по истории хуннов вышли именно на этих языках; отсюда «море» частных и не очень частных ошибок;

— Датировка начального этапа истории хунну-сюнну у Л.Н. совершенно произвольна;

— Нет никаких известий о европеоидности динлинов, а Л.Н. представляет это не как гипотезу, а как аксиому.

Вывод Васильева весьма резкий: книга Л.Н. – «это пересказ общеизвестных переводов, не анализирующая новых материалов, не вводящая в оборот новых, оригинальных фактов, не вносит ничего принципиально нового в историографию древней Центральной Азии».

Слава Богу, вел это заседание весьма авторитетный ученый, в ту пору заведующий библиотекой Эрмитажа, профессор Матвей Гуковский. Он дал отпор критикам с присущим ему юмором, заметив, что ученые делятся на два типа: «мелочеведов», внимательно следящих за мелочами, и синтетиков, строящих целостные концепции. В науке впереди идут именно вторые, а «мелочеведы» следуют за ними, исправляя их частные ошибки. По мнению М. Гуковского, рецензия К. Васильева проникнута враждебным тоном, которого не заслуживает даже плохая книга, а Л. Н. Гумилев написал хорошую книгу.

Так же оценил ее директор Эрмитажа, профессор М. И. Артамонов: «Невозможно требовать от одного человека одинаково высокой исторической и филологической подготовки. Спор о праве историка пользоваться имеющимися переводами беспредметен. Конечно, Л. Н. Гумилев вправе был работать с подобными переводами, тем более, что он создавал обобщающий труд, а не частное исследование, устанавливающее определенный факт или поправку к его истолкованию».

Старейшина советского востоковедения академик В. В. Струве отметил, что книгу Л.Н. невозможно вычеркнуть из списка научной литературы; насчет переводов Би-чурина он сказал, что, за неимением новых переводов источников по истории Срединной и Центральной Азии, нецелесообразно отказываться от работы с этим весьма ценным источником.

Кроме всего, были отмечены стиль и значение книги Л.Н. для «выхода» науки на более широкое поле, а не только для научной элиты. Работа Л.Н. характеризовалась как «образец яркого, увлекательного изложения для широкого читателя», что проглядел главный рецензент. Сам Л.Н., отвечая на вывод К. Васильева о «пересказе накопленного наукой материала», бодро отметил, что то же самое можно сказать об «Истории России» Соловьева, «Истории Рима» Моммзена и «Истории древнего Востока» Тураева.

Казалось бы, вторжение новичка на поле «хунноведов» обошлось еще довольно благополучно; его не дали разгромить и отлучить, встреча вроде бы закончилась «вничью». Ничего подобного. «Ничья» никак не устраивала критиков Л.Н., и в декабре того же года они организуют «продолжение дискуссии». Эрмитажное поле уже не устраивало; обсуждение перенесли в более «надежное» место – в Отделение Института народов Азии АН СССР.

Гумилев в то время был болен. Нет автора? Тем лучше, проведем все без него: «Карфаген должен быть разрушен!».

Быстрый переход