Если коснуться формальной стороны дела, то дело обстояло так: когда Л.Н. был арестован второй раз, а имя самой А.А. фактически находилось под запретом, а средства к существованию добывались с огромным трудом и нерегулярно, А.А., боясь, что после ее смерти рукописи попадут в чужие руки, составила завещание в пользу Пуниной и ее дочери Каминской. После 1953 г. возникла другая ситуация: Л.Н. был реабилитирован (1956 г.), возвратился в Ленинград. Ахматова аннулирует сделанное ранее завещание, считая, что сын – ее единственный наследник. Отношения ее со Львом в последние годы жизни в этом ничего не меняют, поскольку и отношения с Пуниной и Каминской были отнюдь не безоблачны. «Ухаживать за А.А. было некому. Пунина и Каминская, – пишет очень осторожный Ю. К. Толстой, – тяготятся уходом за ней... Ахматова мотается по друзьям и знакомым». Да и у самой А.А. искренне прорывалось: «Ирочка и Аничка никогда не помнят ничего, что меня касается. Они хотят жить так, будто меня не существует на свете. И это им удается вир-ту-о-зно!» Это было сказано в 1965 г.

Еще резче оценивала ситуацию Лидия Чуковская, боготворившая А.А.: «Хотя в Ленинграде Союз писателей в писательском доме предоставил квартиру Ахматовой (не Луниным), они, живя с нею, не считают себя обязанными создавать в этой квартире быт по ее образу и подобию, быт, соответствующий ее работе, ее болезни, ее праву, ее привычкам. Сколько бы они ни усердствовали, выдавая себя всюду за «семью Ахматовой» – это ложь. Никакая они не семья». Яснее не скажешь.

Хорошо знавшая обстановку в семье Н. Н. Пунина при его жизни (30-е гг.) Э. Герштейн отмечала, что у его бывшей жены и дочери-подростка пренебрежение к литературному имени Анны Ахматовой было вполне искренним. Герштейн рассказывает об одном характерном эпизоде: «Когда в Ленинград приехала из Америки «Синяя звезда» Н. Гумилева, она позвонила Ахматовой, но не застала ее дома. Она просила передать Анне Андреевне, что просит встречи с ней. Никто из Луниных не сказал об этом Ахматовой ни слова. Так она и не встретилась с женщиной, внушившей Гумилеву его великую любовь. Анна Андреевна рассказывала об этом несостоявшемся свидании почти со слезами на глазах.

Трагедия состояла в том, что после смерти А.А. весь архив оказался в руках Пуниной и Каминской, проживавших в одной квартире с Ахматовой. Более того, как пишет Ю. К. Толстой, в последние годы жизни Ахматова, будучи человеком щедрым по натуре и получая крупные литературные гонорары, фактически содержала Каминскую, а частично и Лунину. Последние никак не хотели терять источник дохода: только теперь им была не сама А.А., а ее архив, в который они вцепились мертвой хваткой. Люди, хорошо их знавшие, рассказывали, что транспортировка всех бумаг А.А. в Москву (куда неизвестно) была ими проведена в первую ночь после ее смерти.

Л.Н. действовал строго по завещанию: ясное дело, надо отдать все в Пушкинский дом, как велела матушка. Уже в июне 1966 г. (т.е. через 3,5 месяца после смерти А.А.) он оформил договор с Пушкинским Домом, по которому продаст все рукописи, переписку и иконографический материал, принадлежавшие А.А. ко дню ее смерти, за... 100 рублей, т.е., как показал потом член Комиссии по литературному наследству А.А. – академик В. М. Жирмунский, фактически безвозмездно! Сумма в 100 рублей была проставлена, как пояснял Ю. К. Толстой, для того, чтобы придать договору видимость сделки.

Комиссия признала необходимым в кратчайший срок осуществить выявление материалов архива А. Ахматовой и подготовить передачу всех этих материалов в Пушкинский Дом. Это решение было принято Комиссией единогласно, за него (парадокс!) голосовала и И. Пунина. В какой-то момент могло показаться, что все в порядке, тем более что Л. Гумилев в сентябре 1966 г.