— Не говорите Леону, — заговорила Жанетта, обратившая внимание на выражение лица Мариетты. — Надо подготовиться к свадьбе до того, как я смогу позволить себе роскошь заболеть и улечься в постель.

— Но вы не можете заниматься подготовкой к свадьбе! — вскричала перепутанная Мариетта. — Вам не под силу подниматься по лестницам.

Мариетта подумала о Матильде и о парочке беспечных служанок. Кроме них да еще Армана и парнишки-конюха, некому было помочь Жанетте в приготовлениях.

Она взяла руку Жанетты де Вильнев в свою, понимая, что не может допустить, чтобы тяжело больная женщина, которая приняла ее и предоставила ей кров в своем доме, в одиночку занималась предсвадебными хлопотами.

— Позвольте мне помочь вам, — сказала она. — Я хорошо готовлю и могу помочь во всем, что понадобится.

Благодарное выражение на лице Жанетты стало для Мариетты лучшей наградой. Мать Леона сжала ее руку:

— Сделайте мне еще одно одолжение, Мариетта. Не говорите Леону, как я больна. Для этого найдется сколько угодно времени после свадьбы.

Прежде чем Мариетта успела выразить протест, послышались хорошо знакомые ей шаги, и через несколько секунд Леон уже вошел в комнату, на ходу стягивая перчатки, которые бросил на первый попавшийся стул, после чего снял шляпу со страусовыми перьями и с той же небрежностью положил рядом с перчатками.

Быстрым шагом вошла Матильда с новой порцией пирога с зайчатиной, а Мариетта снова села за стол, ощущая такое сильное стеснение в груди, словно она тоже заболела неизвестно чем.

— Ну как Элиза? — спросила Жанетта.

Леон нахмурился и, разломив пополам ломоть пшеничного хлеба, ответил:

— Она, кажется, считает, что нам следует отложить свадьбу из уважения к памяти Сент-Бева.

— Ну да, ведь он совсем недавно умер. Элиза еще должна соблюдать траур.

— По этому старому распутнику?! — рявкнул Леон.

Жанетта ответила не сразу — видимо, подбирала наиболее уместные слова.

— Элиза, мне думается, вполне приспособилась к семейной жизни с человеком немолодого возраста.

Леон так сдвинул свои черные брови, что они почти сошлись на переносице.

— У нее не было иного выбора, не так ли? В семнадцать лет ее выдали за того, кто ей в дедушки годился. Господи, только подумать…

— Она никогда не выглядела несчастной, Леон.

— Однако она была несчастной! — отрезал сын со злостью.

Жанетта прикусила губу, понимая, что сын находится на грани срыва.

— Он проявлял по отношению к ней огромную заботу, — настоятельно произнесла она.

Ответ, готовый сорваться у Леона с языка, был немедленно укрощен. Он разговаривал с матерью, а не с каким-нибудь солдатом, и к тому же он — впервые! — посчитался с присутствием Мариетты.

— Вы не понимаете. Мне нет дела до его заботливости, будь она проклята! Элиза шесть лет прожила в аду, и ей незачем соблюдать траур. И я не намерен увозить ее к венцу из его дома! Только отсюда!

Он отодвинул тарелку с недоеденным пирогом, глянул на Мариетту так, словно она была виновницей этого спора, и, нарочито громко топая, удалился из комнаты.

Жанетта вздохнула и слегка покачала головой:

— Я пыталась объяснить ему, но он и слушать не хотел. Элиза была счастлива со старым Сент-Бевом. Он заботился о ней, как о ребенке, обращался с ней, словно с драгоценной статуэткой из китайского фарфора, но самолюбие Леона не позволяет ему это признать. Смею сказать, что он довел Элизу до слез, упрямо и неотступно требуя ускорить свадьбу и не желая дожидаться окончания положенного срока траура.