– Здравствуй, Ника! Рад слышать тебя… Знаешь что, старушка, пожалуй, сегодня я буду свободен, и если ты не раздумала… Ах, вот как? Сегодня ты не можешь? Отлично! Значит, завтра и на прежнем месте. Лады? Целую!

* * *

И опять минут семь Никита Ваганов простоит перед дверями кабинета редактора «Знамени» В. А. Кузичева, размышляя, войти или не войти, хотя казалось, что колебаний не должно быть. А он не решался, хотя было и заделье. Но все-таки неплохо было бы знать, почему «Знамя» хвалит Шерстобитова? Пошлый детективный сюжет. Есть две версии. Первая: редактор не знает об утопе древесины. Вторая: редактор хочет смести с лица земли Пермитина, так как «панама» с лесом – дело рук только и только одного Пермитина. Значит, бюро обкома не знает о преступном утопе, а редактор Кузичев знает, и Пермитина, эту грубую скотину, он не выносит, как всякий нормальный человек. Ох, эти две версии!

Никита Ваганов медленно открыл двери редакторского кабинета:

– Разрешите, Владимир Александрович!

– Входите.

– Здравствуйте, Владимир Александрович!

– Здравствуйте! Садитесь.

Описать кабинет редактора Кузичева невозможно: нет ничего такого, что бы отличало этот кабинет от тысячи других кабинетов руководителей. Стол, второй стол для заседаний, кресло, стулья, портреты, стальной сейф, пять телефонов, запах бумаги и живых цветов в горшочках, встроенные шкафы и стеллажи… Трудно описать и самого Владимира Александровича Кузичева. Редактор. За шестьдесят, лысина, высокий и узкий лоб, темно-серый костюм, красивый галстук… И все это покрыто сизым, плотным, уже неподвижным табачным облаком, в сто раз злейшим, чем табачное облако ресторана «Сибирь». Отчаянно борясь за себя, любя газету, предпринимая порой героические усилия для того, чтобы усидеть в редакторском кресле от наседающих малоперспективных товарищей, редактор Кузичев и палец о палец не ударял для того, чтобы сберечь собственную жизнь. Он выкуривал до трех пачек сигарет «Новость» за день, лишал себя свежего воздуха, так как редко ездил на дачу, а если и ездил, то не гулял. Он питался плохо и нерегулярно, он всю свою жизнь проводил за столом, унавоженным рукописями, гранками, полосами, письмами трудящихся и прочей редакционной бумагозеей. У Кузичева от всего этого бледное лицо, хриплый голос, вялые движения.

– Владимир Александрович, статья о Майорове…

Редактор ответил:

– Я прочел статью. – Он снял очки, откинулся на спинку кресла. – Понимаете, Ваганов, меня устраивает ваша манера критического разбора…

Порывшись в бумажном засилье, редактор довольно быстро нашел статью, расправив, пробежал глазами. Веки у него посинели и отекли, руки дрожали, как с похмелья, хотя ни вчера, ни позавчера, по сообщениям редакционной молвы, Кузичев не пригубил и рюмки.

– Вы не разносите, не черните, не угрожаете. Это хорошо, Ваганов! Вы разбираете ошибки, даете оценку стиля руководства, указываете на способы исправления ошибок… Да, статья требует оргвыводов… Спасибо, Никита Борисович!

– Спасибо за поддержку, Владимир Александрович! – после паузы сказал Никита Ваганов. – Ну что же? Корабли сожжены… До свидания, Владимир Александрович!

– Счастливо, Никита!

Вот так статья ушла в жизнь, в судьбу Никиты Ваганова, в его карьеру… «Пойду дразнить секретариат!» – игриво подумал он.

Виктория Викторовна Бубенцова была ответственным секретарем газеты «Знамя», записной склочницей и сплетницей за номером два, так как первое место держала в редакции по всем показателям Мария Ильинична Тихова – женщина, по толщине равная Бобу Гришкову, но прозванная москвичами-практикантами «Электричкой» за резвость на поворотах и при торможении.