Удивительной была ее смерть… «Уже когда я был женат и она начала слабеть, — пишет Толстой, — она раз, выждав время, когда мы оба с женой были в ее комнате, она, отвернувшись (я видел, что она готова заплакать), сказала: “Вот что, mes chers ami, комната моя очень хорошая и вам понадобится. А если я умру в ней, — сказала она дрожащим голосом, — вам будет неприятно воспоминание, так вы меня переведите, чтобы я умерла не здесь”». Потом он страдал оттого, что они с женой послушались тетеньку и она перешла жить в тесную комнату возле людской, в которой после ее смерти действительно никто из семьи не жил. И еще он сожалел о том, что по скупости своей иногда отказывал ей в маленьких радостях — финиках и шоколаде, которыми она его же и угощала…

«Умирала она тихо, постепенно засыпая, и умерла, как хотела, не в той комнате, где жила, чтобы не испортить ее для нас. Умирала она, почти никого не узнавая. Меня же узнавала всегда, улыбалась, просиявала (так у Толстого. — П. Б.), как электрическая лампочка, когда нажмешь кнопку, и иногда шевелила губами, стараясь произнести Nicolas, перед смертью уже совсем нераздельно соединив меня с тем, кого она любила всю жизнь».

Братья

«Николеньку я уважал, с Митенькой я был товарищем, но Сережей я восхищался и подражал ему, любил его, хотел быть им…» — признается Толстой в «Воспоминаниях».

Здесь ключевое слово — «подражал». «Хотел быть им», выделяемое курсивом самим автором «Воспоминаний», означает только высшую степень подражания — желание абсолютного внутреннего и внешнего сходства с превозносимым человеком. Не случайно в следующих строках Толстой замечает, что понятие «любил» в отношении Сергея неверно. «Николеньку я любил, а Сережей восхищался, как чем-то совсем мне чуждым, непонятным».

Это была не любовь… Вернее, не только любовь… Любовь, конечно, тоже была. Лев любил Сергея всю жизнь, как и Сергей — Льва. Тем более что из четырех братьев только Лев и Сергей оказались долгожителями, да еще и почти соседями по имениям. Ясная Поляна находилась в 35 верстах от Пирогова, где Сергей Николаевич жил и скончался в 1904 году, на шесть лет опередив младшего брата. Читая переписку братьев, и в молодости, и в старости, сразу чувствуешь эту глубокую, трепетную связь между двумя кровно связанными существами, которую не спутаешь ни с какой другой — ни с любовью мужчины и женщины, ни с христианской любовью. Недаром в народе говорят: две кровиночки.

В 1902 году, незадолго до смерти, Сергей Николаевич в последний раз побывал в Ясной Поляне. Он, кажется, понимал, что это было именно в последний раз. Он не очень любил бывать у брата, после того как тот стал центром внимания и притяжения всего мира. Не потому что завидовал. Он никогда никому не завидовал. Но это мешало их непосредственному братскому общению. И потом, человек умный и всегда честный в отношении себя и других, он понимал дистанцию между собой и братом.

Вернувшись в Пирогово, он писал ему:

«…давно мне ничего не было такого приятного, как мой приезд в Ясную, но у меня тоже была мысль о том, как бы я невольно не сказал или не сделал бы чего неприятного вам, что легко могло случиться, так как я отвык от людей, даже самых близких, и это был мой первый выезд из Пирогова после более трех лет, а у вас я встретил и венгерцев-криминалистов, и евреев-банкиров, и Бутурлина, и Абрикосовых, приехавших от Черткова, и всё это очень любопытно, но одичавшему человеку трудно; поэтому у меня всё время, как оказалось, был пульс горячечный, и я мог и сказать что-нибудь такое, что и не должен был говорить. Приехавши домой, я вспомнил, что я не поговорил с тобой о многом, о чем именно хотел поговорить, но поговорить с тобой хотелось так много, что во всяком случае всего бы не успел; когда теперь придется увидаться, Бог знает».