Эмерсон не удержался от улыбки. Губы – одно из главных его достоинств, после живости ума, конечно: такие точеные и такие подвижные! Еще я бы назвала их нежными, но представляю, как бы он скорчился, услышь это...

– Неотесанный матрос попал в самую точку. – Мои губы невольно дрогнули в ответной улыбке.

– Рамсес – это отговорка! – отчеканил Эмерсон. – Выкладывай, что тебя беспокоит, Амелия.

Улыбка оказалась сплошным притворством. Если Эмерсон называет меня по имени, значит, шутить он не склонен. Обычно он зовет меня по фамилии – Пибоди. Я со вздохом подчинилась.

– Меня не оставляет странное предчувствие...

Глаза Эмерсона сузились.

– Вот как, Амелия?

– Удивительно, что ты его не разделяешь.

– Действительно, не разделяю. У меня сейчас радостное настроение. Не собираюсь обращать внимание на какие-то...

– Ты высказался вполне доходчиво, Эмерсон. Не обижайся, но сегодня тебя так и тянет к высокопарным речам.

– Ты критикуешь мое ораторское искусство, Амелия?!

– Если ты будешь огрызаться на каждое мое слово, то я не смогу быть с тобой откровенна. И вообще, зачем портить тебе настроение? Ты уверен, что хочешь услышать о моих тревогах?

Склонив голову набок, Эмерсон несколько секунд обдумывал мой вопрос, потом ответил:

– Нет.

– Как это понимать?

– А так, что я ничего не желаю слышать. Оставайся наедине со своими дурацкими предчувствиями.

– Но ты сам спрашивал...

– Уже передумал!

– Ага, значит, ты тоже чувствуешь нависшую над нами...

– Ничего такого я до этой секунды не чувствовал! – взорвался Эмерсон. – Проклятье, Амелия...

– Как странно! А кто говорил о гармонии, о жизни душа в душу?

Посторонний наблюдатель заключил бы по выражению лица Эмерсона, что от былой гармонии не осталось следа: нахмуренные брови и негодующий взгляд предвещали шторм. Мне очень хотелось доплыть до берега, но я все-таки решила продолжить занимательную беседу.

– Разумеется, я тоже жду не дождусь начала раскопок. Ты знаешь, как я люблю пирамиды, особенно загадочные пирамиды Дахшура. Мне не терпится добраться до погребальной камеры Черной пирамиды и как следует ее изучить. В прошлый раз нам не дали там толком поработать. Лично я неважно соображаю, когда меня сталкивают в адский мрак затопленного подземелья и оставляют там околевать...

Эмерсон отпустил наконец мои плечи и снова уставился в морскую даль.

– С Черной пирамидой придется погодить, – буркнул он. – Пусть уровень воды опустится до нижней отметки. Если погребальная камера все равно останется затопленной, можно будет установить насос...

– Я тоже об этом думала, дорогой мой Эмерсон. Однако сейчас речь о другом.

– Почему же? Гидронасос со шлангом...

– Уж не забыл ли ты, при каких обстоятельствах мы впервые увидели внутренности Черной пирамиды?

– Я еще не так стар, чтобы страдать провалами памяти, – ответил он язвительно. – И не забыл, что ты ответила, когда я сказал, что не прочь умереть у тебя в объятиях. Честно говоря, я ожидал чуть больше признательности.

– Ты меня неправильно понял. Я тогда сказала, что была бы счастлива принять такую судьбу, но умирать не собираюсь. Поскольку ни на мгновение не сомневалась, что ты найдешь выход. Так и случилось.

Я подвинулась к нему и оперлась о его плечо.

– Да, нам удалось выбраться, – вздохнул он. – Правда, если бы не Рамсес.