— Не пристукнут! — уверенно сорвалось с губ Левушки, и он уже снова весело улыбнулся. — Не пристукнут, — еще увереннее повторил он и вдруг запел свою любимую арию:

— В бо-о-ой! — где-то протяжно и жутко протянуло эхо.

III

Шли в темноте, крадучись, бок к боку, чуть ли не затаив дыхание, нога к ноге. Иногда только зловещий шепот фельдфебеля Курицына третьей роты своеобразно подбодрял неловких, отставших, споткнувшихся или зацепивших штыком за штык соседа.

— Ты это што? — тут шло краткое, но внушительное порицание, нецензурного свойства. — Ты это как же? — и опять следовал нелестный, но тем не менее внушительный отзыв о степени виновности провинившегося.

И снова крались неслышно, бесшумно.

Отойдя несколько десятков шагов от своих окопов, легли на покрытую снегом землю и поползли к реке. Серая группа людей казалась причудливо-фантастической, двигаясь по белой скатерти снежной равнины. Левушка был как всегда впереди бок обок с толстеньким капитаном Книжиным, а мысли его все время кружились вокруг написанного нынче домой письма.

Письмо должно было дойти по назначению в том только случае, если его убьют. И тогда то, что он носил в сердце все эти годы, узнают все домашние. Тайна его души раскроется, как цветок поутру. Если же он останется жив, то по-прежнему то светлое и теплое будет скрыто в сокровенных глубинах его молодого существа, и все останется по-старому.

И, думая это, все полз вместе со своей ротой.

Проползли уже часть поля. Теперь уже были совсем близко неприятельские траншеи. Кое-где мелькали слабые, словно задернутые чем-то, огни.

Как один человек, залегли без движения люди отряда, почти слившись с белой запущенной снегом землей.

Левушка, Черемицын и несколько солдат отделились от них, поползли в темноте уже одни, в сторону от отряда,

Затемнело что-то вблизи. При слабом отблеске прикрытых фонарей уже можно было разглядеть серые фигуры маячивших вдоль насыпи караульных.

Подползли, подобрались к самому валу, вскочили на ноги, и, каждый нацелив себе по одной неприятельской фигуре, стремительно и все так же беззвучно бросились на постовых.

В тот же миг свет неприятельского прожектора охватил все ближнее и далекое, всю местность; и пронзительный крик филина нарушил одновременно с ним сонную тишину ночи. То Левушка сигнализировал начало атаки отряду, ожидавшему его сигнала.

Неприятельские окопы ожили. Тяжело ухнула пушка, за ней другая, третья. Жутко заговорили батареи, затрещал пулемет. Визжа, звеня и жужжа полетели пули. Треск ружейных залпов слился с громом тяжелых орудий и потонул, растаял в нем.

Со стороны реки бежал отряд нашей пехоты. Победоносно и грозно звучало «ура». Стрелки спешили по крику филина брать неприятельские траншеи.

— Сдавайтесь! — резко крикнул немецкий пехотный офицер, направляя в грудь Левушки конец сабли.

Струйский, окруженный неприятельскими солдатами, отчаянно рубился на валу траншеи. Он вбежал сюда с саблей наголо в одной и револьвером в другой руке, вбежал первым в неприятельские окопы. Другие охотники кончали в это время свое дело с караулом поста.

— Сдавайтесь! Вы — пленный, — прозвучал у уха Левушки другой голос, и тонкое лезвие сабли зловеще блеснуло пред его лицом.

В ответ Левушка поднял руку с револьвером и выстрелил в офицера.

— Русские добровольно в плен не сдаются, — хрипло выкрикнул он и упал в тот же миг, пронизанный штыком немецкого солдата.

IV

Красиво убрала зима в этом году природу. Завороженными принцессами заколдованного царства стоят под снежной фатой, деревья в лесу, а в Липках, сплошь заросших старым лиственным лесом, и совсем красиво.