|
Согласны ли вы, друзья? Побуждаемые одним общим порывом, а также общим, хотя и бессознательным страхом, все присутствующие, даже осторожный и дальновидный ван де Верф, отвечали в один голос: – Согласны! – Друзья, – сказал Монтальво, – это простое слово дает мне такую же глубокую уверенность, как какая нибудь торжественная клятва, такую же уверенность, какую дала клятва нашей хозяйки, на основании которой я счел себя вправе отпустить несчастную, хотя в ней подозревали бежавшую еретичку. Монтальво закончил свою речь вежливым общим поклоном и сел. – Что за добрый, что за восхитительный человек, – проговорила тетушка Клара, обращаясь к Дирку среди шума поднявшихся разговоров. – Да, только… – Какая наблюдательность и какой вкус! Ты слышал, что он сказал о нашем ужине?.. – Слышал что то мельком. – Правда, все говорят, что мой тушенный в молоке каплун, какой у нас был сегодня… Что это с твоим камзолом? Ты раздражаешь меня, не переставая тереть его… – Ты облила его красным вином, вот и все, – недовольным тоном отвечал Дирк. – Он испорчен. – Не велика потеря, говоря правду. Дирк, я не видела камзола, хуже сшитого. Вам, молодым людям, следовало бы поучиться одеваться у испанских дворян. Взгляни, например, на его сиятельство, графа Монтальво… – Мне кажется, тетушка, я уже довольно слышал на сегодня об испанцах и капитане Монтальво, – перебил свою родственницу Дирк, едва сдерживая себя. – Сначала он увозит Лизбету и пропадает с ней целых четыре часа, затем сам набивается на ужин и садится с ней на почетный конец стола, предоставляя мне скучать, как никогда, на противоположном конце… – Ты сердишься и становишься невежлив, – сказала тетка Клара. – Не только умению одеваться, но и умению держать себя тебе не мешало бы поучиться у испанского гидальго и коменданта. Почтенная дама при этих словах поднялась, обращаясь к Лизбете: – Если ты кончила, Лизбета, пойдем, а наши гости еще займутся вином. Когда дамы удалились, в столовой стало еще оживленнее. В те времена почти все пили очень много спиртных напитков, по крайней мере на праздниках, и этот вечер не составлял исключения. Даже Монтальво, чувствовавший, что выиграл игру и поэтому несколько успокоившийся, не отставал от других и по мере того как кубок осушался за кубком, становился все разговорчивее. Но он был настолько хитер, что даже тут остался верен своему плану и в разговоре высказал такое сочувствие к невзгодам, переживаемым Нидерландами, и такую религиозную терпимость, какие редко можно было встретить в испанце. Затем разговор перешел к военным вопросам, и Монтальво, подстрекаемый ван де Верфом, который, не в пример прочим, пил немного, стал объяснять, как бы он, если бы был главнокомандующим, стал защищать Лейден от нападения войск, превосходящих численностью его гарнизон. Скоро ван де Верф заметил, что граф был искусный офицер, изучивший свое дело, и, будучи сам любознательным штатским, начал предлагать своему собеседнику вопрос за вопросом. – Предположите, – спросил он наконец, – что город погибает от голода, а все еще не взят, так что жителям предстоит или попасть в руки неприятеля, или сжечь самим свои жилища. Что бы вы сделали в таком случае? – Тогда, мейнгерр, если бы я был обыкновенный человек, я внял бы голосу умирающего от голода населения и сдался. – А если бы вы были великим человеком? – Если б я был великим человеком?.. Тогда я перерезал бы плотины и снова допустил бы морские волны биться о стены Лейдена. Армия не может жить в соленой воде, мейнгерр. – Но при этом вы потопили бы фермеров и разорили бы страну на двадцать лет. – Совершенно верно, но когда надо спасти зерно, кто думает о спасении соломы? – Слушаю вас, сеньор. |
