Барни Бакман, сын Феликса и Алайс Бакман, рос трудным подростком, а повзрослев, вступил в ряды нью-йоркской полиции. На втором году своей службы оперативником Барни выпал из некондиционного пожарного выхода, когда составлял рапорт об ограблении квартиры, где некогда проживали богатые негры. Оказавшись в двадцать три года парализованным ниже пояса, Барни стал проявлять интерес к телевизионной рекламе и вскоре уже владел впечатляющей видеотекой самых старинных и престижных образцов этого жанра, которые он весьма дальновидно и проницательно выменивал, покупал и продавал. Барни прожил долгую жизнь, мало что помня о своем отце и совсем ничего — об Алайс. Вообще говоря, Барни Бакман редко на что жаловался, а кроме того, с некоторых пор с головой ушел в собирание старинных пробок от «алказельцер», составивших его особое пристрастие из всех прочих прекрасных мелочей.

Кто-то в Полицейской академии Лос-Анджелеса украл «дерринджер» двадцать второго калибра, который хранил у себя в столе Феликс Бакман, и таким образом этот пистолет исчез навеки. Оружие со свинцовыми пулями было уже к тому времени анахронизмом, если не считать коллекционных экземпляров, и клерк-учетчик в академии, чьей задачей было обнаружить след пропавшего пистолета, мудро рассудил, что «дерринджер» нашел свое пристанище в холостяцкой квартире одного из мелких чиновников, и на том закончил свое расследование.

В 2047 году Ясон Тавернер, давно оставивший поприще шоу-бизнеса, умер в частном пансионе от аколического фиброза — недуга, подхваченного землянами в некоторых марсианских колониях, первоначально предназначавшихся для сомнительного увеселения скучающих богачей. Его наследство включало в себя дом с пятью спальнями в Де-Мойне, полный в основном памятных для Ясона вещей, а также крупную долю акций корпорации, пытавшейся — и не сумевшей — профинансировать коммерческое челночное сообщение с Проксимой Центавра. Уход Ясона Тавернера в мир иной был не очень заметен, хотя в большинстве газет крупных городов появились краткие некрологи. Похороны были проигнорированы в теленовостях, зато не проигнорированы Мари-Анн Доминик, которая, уже на своем девятом десятке, по-прежнему считала Ясона Тавернера знаменитостью, а свою встречу с ним — важной вехой в ее долгой и успешной жизни.

Голубая ваза работы Мари-Анн Доминик, купленная Ясоном Тавернером как подарок для Хильды Харт, в конце концов оказалась в частной коллекции современного гончарного искусства. Там она остается и по сей день, представляя собой большую ценность. По совести говоря, все те, кто понимает толк в керамике, открыто и искренне ею восхищаются. И любят.