Рашкин наградил их полным восхищения взглядом, от чего Изабель захотелось спрятаться под ковер, подальше от его глаз.

— Вот это действительно умный ход, — произнес он.

Джон ответил кивком на комплимент, а затем поднял руку и показал на висевший позади них труп. Указательный палец Рашкина дрогнул на спусковом крючке, но, поняв безобидность жеста Джона, он успокоился.

— Когда ты его убил? — спросил Джон.

— Видите ли, мы не сошлись во мнениях по поводу моего существования — в нем взыграла совесть. — Улыбка, тронувшая его губы, была не менее злобной, чем у Скары. — Но теперь это не имеет значения, вы не находите? Всё произошло так давно, что сейчас наши споры никому не интересны.

— Как ты можешь так говорить? — возмутилась Изабель.

— Фактически, — продолжил Рашкин, — я теперь единственный Рашкин. Единственный, с кем вам приходилось встречаться.

— Я тебе не верю, — возразила Изабель. — Мы знаем, что ньюмены не могут причинить вред создателю.

— Но только не здесь, — сказал Рашкин. — Не в снах создателя.

Изабель замолчала. Он прав. Иначе зачем бы они с Джоном оказались в студии?

— Значит, ты заманил его сюда, а потом просто убил, — сказала она наконец.

Обвинение далось ей не без труда, ведь она тоже участвовала в подобной попытке. Разница состояла только в том, что тот Рашкин, которого она собиралась убить, был действительно виновен в ужасных злодеяниях.

Рашкин покачал головой:

— Нет, это я последовал за ним. Но, учитывая конечный результат, это не имеет значения.

— А как же все те картины? Ведь они создавались при мне?

В глазах Рашкина вспыхнул гнев.

— Талант в большей степени был присущ мне, а не ему. Я, по крайней мере, имел смелость его использовать.

«Но не демонстрировать», — мысленно добавила Изабель. Надо отдать должное этому существу — оно действительно обладало талантом. Оно создавало потрясающие картины, но не было настолько самоуверенным, чтобы отдать их на суд академических кругов, ведь кто-то из ценителей мог разоблачить обман. Единственными зрителями оставались незадачливые ученики, вроде нее самой, слишком благоговейно воспринимавшие присутствие великого мастера, чтобы о чем-либо спрашивать. И кроме того, возникал вопрос о ньюменах.

Изабель снова задумалась. Ведь ньюмены не могут вызывать себе подобных. Тогда кто же создал картины-переходы для Биттервида и Скары?

— Ты лжешь, — сказала она. — Ты не мог вызвать Биттервида, поскольку ньюмены не могут быть создателями.

— Почему ты так решила? — рассмеялся Рашкин.

— Потому...

Изабель повернулась к Джону за помощью, но тот так сосредоточенно следил за Рашкиным, что не заметил ее взгляда.

— Ты знаешь только то, что я счел нужным тебе рассказать, — пояснил Рашкин. — И ни капли больше.

— Тогда ответь мне еще на один вопрос, — заговорил Джон. — Существа вроде нас не меняются со временем. Мы постоянно сохраняем тот вид, в котором изобразил нас создатель, пока кто-нибудь не повредит наше полотно или нас самих.

— Ну и что из этого?

— Почему ты питаешься нами? Почему твоя внешность меняется?

— Я бы мог сказать, что мне это просто нравится, — с улыбкой произнес Рашкин.