Первые два места у барьера были уже заняты. Сидели женщины, тепло укутанные одинаковыми пуховыми платками. Они оглянулись. Федор хотел поклониться, но выражение лица той, что была старше, заставило его забыть о своем намерении. Полные щеки женщины покрывались гневными пятнами, глаза пепелили.

— Поражаюсь вашей смелости, сударыня, — с ненавистью сказала она Варе. Сорвалась с места, дернув за руку свою соседку. — Пойдем, Лизонька, мы возьмем другое место, подальше от этой…

Лизонька — хрупкая, с болезненным бледным лицом — растерянно смотрела на вошедших. Взгляд ее будто говорил: «Ах, пожалуйста, не думайте обо мне плохо, я тут ни при чем».

Дверь захлопнулась.

Федор зачем-то прикрыл ее поплотнее, сказал только для того, чтобы что-то сказать:

— Садись, Варюша, места у нас — лучше не придумаешь.

Она медленно опустилась на лавку, спрятала горевшее лицо в воротник шубки. Федор рассеянно уставился на поле.

— Прости меня, — робко сказал он, боясь неосторожным вопросом причинить ей новую боль. — Совсем не представляю, как надо было вести себя в таком случае. Отчего они сбежали отсюда? Знакомые?

Варя водила пальцем в шерстяной перчатке по заиндевелому деревянному барьеру. Темные полоски оставались на нем. Она смотрела перед собой и, наверно, ничего не видела. Федор легонько коснулся ее локтя, заставил очнуться.

— Будущие родственники. — Голос у Вари дрожал, отводила глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом. — Младшая — невеста Алексея Флегонтовича… Как она придется мне?

— Сноха, — машинально ответил он, раздумывая, чем же Варя не угодила своим будущим родственникам. — А мать ее для тебя — сваха.

Варя зябко передернула плечами.

— Сноха… сваха, — тихо проговорила она. — Обнадеживающее начало. — Кротко улыбнулась и спросила: — Неужели не понимаешь, почему она озлилась?

Еще не веря своей догадке, Федор спросил:

— Неужели из-за меня?

Можно было не отвечать, обо всем сказало ее стыдливо запунцовевшее лицо.

Снизу, от конюшенных построек доносились крики. Там происходило что-то непонятное. Служители старались увести с беговой дорожки лошадь, запряженную в простые крестьянские сани. Им мешал низкорослый мужик в полушубке, хромой. Вокруг теснились любопытные, шумели, размахивали руками.

Федор чувствовал себя виноватым перед Варей, попытался обнять ее, как-то успокоить. Она высвободилась, попросила коротко:

— Не надо.

— Тебе приходится терпеть… — И не договорив, неожиданно вспылил: — Может, и ты стыдишься меня? Какая из нас пара…

Варя долгим, внимательным взглядом посмотрела на него, грустно усмехнулась.

— Почему-то я решила, что ты выше всех этих пересудов. Что они думают о нас — совсем неважно. — И пожаловалась: — Просто я опешила поначалу. Алексей остался дома, никак не думала, что они придут.

— Перебиралась бы совсем из его дома, — посоветовал Федор. — Найдем хорошую недорогую комнатку… А Артем как тебе обрадуется.

Она молчала. Федор пождал немного и покорно сказал:

— Тебе видней. Что ты ни сделаешь, для меня все ладно.

Сзади зло завизжали мороженые половицы. Вошли трое.

Один лет тридцати, в коричневом длиннополом пальто с воротником шалью. Разрумянившийся на морозе, он весь светился радостью. С ним парень в студенческой тужурке, в ботинках на тонкой подошве, темноволосый, с усиками, и девушка, синеглазая, с выбившимися из-под шапочки светлыми волосами.

— Друзья, не помешаем? — справился старший.