– Если все для других, то это уже не личная жизнь, – вдруг флегматично произнесла Олечка.

Она так долго молчала, словно ленясь произнести слово, так безучастно, отсутствующе держалась, что это ее вступление в разговор было всеми замечено. Улыбка чуть-чуть тронула ее губы, Олечка была довольна: уж если она решилась заговорить, так пусть слушают как следует, а то ведь она и опять замолчать может.

– Все для других, – медленно продолжала она, – как это скучно!

– Вот это странное рассуждение, – внезапно осмелев, сказал Вася, машинально взъерошив свой и без того непокладистый вихор. – «Скучно»! А что же тогда весело – все для себя, что ли?

– Горшков, – оборвала его Тамара, – если ты хорошо знаешь математику, то это еще не значит, что ты все на свете понимаешь!

– Ничего, ничего, – ласково вмешался Ян, – Горшков понимает. Да и все люди понимают. Ведь если я, к примеру, ем эту конфетку, – он содрал бумажку с «Мишки на Севере», – то мне все-таки она вкуснее, чем если эту конфетку ест кто-нибудь другой.

– Смотря кто этот другой! – совсем забыв о том, что он в гостях, закричал Вася. – Если это буржуй, фашист какой-нибудь ест, то конечно. А если мой друг, мой товарищ ест или братишка – так почему же? Пускай ест на здоровье. Мне это так же приятно!

Ян рассмеялся, закинув голову.

– Колоссально! – простонал он. – Циклопично!

Олечка снисходительно пожала плечами:

– Некоторые люди так привыкают притворяться, что даже перед самим собой, не в состоянии быть искренними.

– Ну почему же притворяться? – добрым голосом возразил Ян. – Мальчик просто еще очень… ну, наивен, что ли… Политграмоту знает.

– Вы хотите сказать, что я дурак? – вспыхнул Вася. Небольшие бесцветные глаза его заискрились, веснушки утонули в горячем румянце, который охватил не только лицо, но и уши и шею.

Андрей неуклюже приподнялся.

– А почему это вы считаете, что мы притворяемся? – спокойно обратился он к Олечке. – Потому что вы думаете не так, как мы?

– Вася все сказал правильно, – краснея и теребя кончик скатерти, вступила Зина в этот начинавший закипать враждой разговор. Зина ни за что не стала бы ни с кем спорить сейчас, но она почувствовала, что обязана поддержать друзей в таком принципиальном вопросе. – Бывает, что тебе гораздо больше радости, если отдашь конфетку другому. Ну вот хотя бы Антону или Изюмке, чем съесть самой. Я это не выдумываю и не притворяюсь. Я это знаю.

– Они тоже не притворяются, Зина, – громко, звенящим от волнения голосом и стараясь, чтобы слышали все, сказала Сима. – Ты вот это знаешь. И я знаю. И Фатьма, и Вася, и Андрюшка. А эти люди, – Сима сверкнула горячими, злыми глазами в сторону Олечки, – этого не знают. Они просто не подозревают, что кого-нибудь в жизни можно любить больше, чем себя, и что-нибудь в жизни ставить выше, чем свое я!

Наступило молчание. Тамара скомкала свою салфетку. Она еще раз страстно пожалела, что позвала Симу.

Очень кстати вошла Анна Борисовна и поставила на стол горячий пирог с малиновым вареньем. Темные заманчивые ягоды лежали будто на блюде, окруженные пахучей подрумянившейся корочкой.

– Ешьте пирог, – сказала Тамара.

Но ни одна рука не протянулась к пирогу.

– Какая отповедь, – все так же ласково, с той же улыбкой сказал Ян. – Но если бы вы, Сима, захотели разговаривать очень-очень честно, начистоту…

– А разве я разговариваю не честно?!

Сима побледнела от негодования.