Когда Стрешнев вошел в комнату, Ксения Любимовна сверкнула в его сторону недовольным взглядом и покраснела. И что ходят, когда их не зовут? Очень ей нужно, чтобы посторонние люди любовались ее пьяным мужем, ее бедой!

– Здравствуйте! – сняв кепку, сказал Стрешнев.

– Милости просим, Андрей Никанорыч! – ответила хозяйка, не оборачиваясь и с досадой гремя тарелками.

– А! Стрешнев! – заорал Иван Клеткин. – А у нас, брат, праздник. А как же? Воскресенье – не каждый день, а только раз в неделю. А она, гляди-ка, сердится, – он кивнул на жену, – героиня-то наша! А что такое героиня? Героиня труда! Подумаешь! В газетке в нашей напечатали. Да я если захочу, так меня завтра в «Правде» напечатают. А то газетка, многотиражка. Тьфу, и все. Садись, Стрешнев. Ты меня не бойся.

Стрешнев сел. Он с угрюмой печалью глядел то на Клеткина, то на его жену, уголок его рта нервно подергивался, и он не знал, как начать разговор и стоит ли начинать.

– С чем пожаловал, Андрей Никанорыч? – сухо, еле разжимая губы, спросила Ксения Любимовна.

– Да вот о ребятах наших хотел поговорить…

Ксения Любимовна насторожилась:

– А что такое? Случилось что-нибудь?

– Очень даже случилось. По босяцкой линии они у нас с вами пошли. Давайте думать, что делать с ними…

Хозяйка вспыхнула:

– Ну уж если ваш по босяцкой линии пошел, так вы других не путайте. Еще чего! Тут учительница пришла, сидела, в уши дула – учиться не стал, что ж вы думаете с ним делать, да то, да се… Теперь вы еще какую-то линию ему приплетаете. Ну, учился плохо, ну, бросил школу… А что я могу сделать? Не хочет – вот и не учится. Не всем же учеными быть. А вот уж вы… Да соображаете вы, что говорите-то, в самом-то деле!

– Если я говорю – значит, я знаю, – не повышая голоса, возразил Стрешнев, и уголок рта у него задрожал еще больше. – И не жаловаться я на него пришел, а предупредить, чтобы вы взяли его в руки.

– Своего берите в руки, если ваш по босяцкой линии пошел! – со слезами обиды ответила хозяйка. – А то что ж это такое, в самом-то деле! Уж хуже моего и нет? Учить приходят! Своих учите!

Стрешнев молча посмотрел на нее и встал:

– Своего я научу. Но ведь мой-то еще маленький. А вашему работать пора, а не бегать по дворам да не подбивать маленьких на всякие плутни.

– Здравствуйте! – Ксения Любимовна уже кричала, она была похожа на разъяренную наседку, которая защищает своего цыпленка, все равно какой бы он ни был. Раз он ее сын – значит, лучше его нету и виноватым он никогда быть не может. – Здравствуйте! Это, может, ваш моего плутням учит. А мой этого не позволит!

– И не позволю! – вмешался Иван Клеткин. – Никому не позволю меня учить!

– Я вижу, с вами не договориться, – устало сказал Стрешнев, встал и направился к двери.

– Постой, постой! – остановил его Клеткин. – Ты что, не веришь? А знаешь, как меня в переулке бандиты встретили? Подходят: «Давай часы!» А я – одного налево, другого – направо. Словно бабки, так и летят! А которые на ногах остались, разбежались кто куда! А потом из-за угла поглядывают… А я: «Подходи. Кто там еще?» Ну они на попятный, видят, дело плохо. «Да что ты, говорят, Клеткин? Мы у тебя прикурить хотели. Вот и все». А сами за угол да бежать. Так и сгинули. Во как! Запомнят Клеткина. А ты будешь меня учить? Не позволю!..

Стрешнев вышел. По коридору от двери метнулся Яшка.