«Почему бы нам тоже так не сделать?

Из Костромы мы пойдем в колхоз имени 12 октября к Прасковье Андреевне Малининой посмотреть ее знаменитых коров. Ну, Зина, почему тебя нет с нами!..»

Зина сложила письмо и протянула его отцу.

– Очень интересное письмо, – сказала она. – Когда ты освободишься, почитай. Тебе понравится. Ну, папа, а чего ты так смотришь на меня? Думаешь, я расстроилась?

– Думаю, да, – ответил отец, принимаясь за свой чертеж.

Зина улыбнулась:

– А вот и нет, а вот и нет, не угадал!

Она подсела к нему и осторожно вынула из его руки рейсфедер:

– Папа, ты послушай, это важно. Ты беспокоишься из-за меня. Я вижу. А напрасно. Я очень рада, что им так интересно. И письма мне очень интересно читать. И сначала мне очень хотелось к ним, ну очень, очень!

– А теперь, скажешь, нет?

– Папа, ты мне верь. А теперь нет. Знаешь почему? Я начинаю как-то чувствовать, что должен делать пионервожатый, начинаю верить, что я смогу быть настоящей пионервожатой – ну не сейчас, не сразу. А ты думаешь, это маленькое дело – быть хорошей пионервожатой?

– Думаю, что это очень большое дело, – сказал отец, – очень большое и очень ответственное. Так же, как дело учителя. Из моих рук, например, выходит проволока. Нужная вещь, ничего не говорю. А из рук прокатчика, скажем, – листовое железо. Тоже вещь нужная, очень даже. А ведь из рук людей, которые с детьми работают, выходит человек, его характер, его мировоззрение. А что на свете важнее человека? Вот как я думаю…

– Папка, ну вот и я так же думаю! И если я сумею, если я смогу… то ни о чем другом я уже и не жалею… Потому что мне кажется, что я начинаю уметь. Только еще начинаю, но все-таки начинаю уметь. Понимаешь? Ты понимаешь меня?

– Конечно, понимаю.

– И знаешь, папка, у меня сегодня еще одна радость… – Зина покосилась на Антона.

Антон спал, положив голову на сложенные на столе руки. Зина понизила голос:

– К нам сегодня приходил Клеткин. Топорщился, фасонился, а все-таки диафильм глядел. А завтра у нас фотокружок, и я уверена, что он опять придет. И если он выправится, папка, ну разве это не победа будет, а?

Отец усмехнулся, напряжение в лице и во взгляде исчезло:

– Ну ладно, когда так, – сказал он и взял из ее рук рейсфедер, – если у тебя столько радостей…

– Папа, – припомнив один разговор, задумчиво спросила Зина, – скажи, а разве это не личные радости? Почему не личные?

– А почему ж не личные? – ответил отец. – Я так не считаю. Если я доставил радость другому – значит, это и моя радость. Моя личная. Я вот так считаю. Конечно, если этот другой – не враг…

– Ну, папка, разве это надо объяснять? – засмеялась Зина. – Хочешь, я открою тебе один секрет?

– Хочу.

– Ты, папка, думаешь, что я еще маленькая. А я уже большая!

– Да? – Отец поглядел на нее с удивлением. – Смотри-ка, а ведь и правда большая! Скажи пожалуйста! Теперь открой мне еще один секрет: а когда же ты, дочка, выросла?

МОСТИК СЛОМАЛСЯ

Иван Кузьмич, прокатчик, увлекался фотографией. Чуть ли не каждое воскресенье, если позволяла погода, он отправлялся со своим «Зорким» «на этюды» – куда-нибудь за город или в Зоопарк, на Красную площадь, в районы новостроек… Без конца снимал строящийся свой заводской дом, в котором возникали их будущие квартиры.