– Это чья машина? – спросила она. – Директор дал?

Отец с недоумением посмотрел на нее.

– А ты разве забыла, что я сам директор? Уже скоро год, как назначили. Я же писал тебе!

Тамара покраснела. Видно, это было в те дни, когда, кроме Яна, дачи и всяких дачных развлечений, ничто для нее не существовало.

– Ах, да! Я просто как-то не привыкла еще, что ты директор, папа!

– А я уж подумал, что ты не получила письма. Ведь ты меня даже и не поздравила!

– Как – не поздравила?! Я же писала тебе. Я тебя поздравляла! Значит, пропало письмо!

Тамара говорила неправду. Она забыла ответить отцу и поздравить. Украдкой покосившись на отца, Тамара старалась догадаться: чувствует ли он, что она лжет?

Но у отца был непроницаемый вид. Он вел машину и внимательно глядел вперед.

– Значит, пропало, – сказал он, чуть поведя бровями. – На свете всякие чудеса бывают. Вот и письма пропадают тоже.

Он взглянул на Тамару, улыбнулся. И Тамара опять подумала, что отец очень изменился. Она не помнила его улыбки, да и улыбался ли он когда-нибудь раньше? Бледный, худой, с запавшими глазами, он являлся иногда к обеду или ужину и снова уходил на завод или запирался в своей комнате. Он избегал общения с ее матерью, а когда мать начинала упрекать его за это, отец морщился и спешил скрыться. Он был таким замкнутым, таким угрюмым и таким несчастным. И ведь у него была хорошая работа, он жил в хорошей квартире, с ним вместе была его семья. А теперь, когда он здесь один и работа такая неинтересная – ну что интересного может быть в деревне? – он вдруг почему-то и спокоен, и здоров, и даже улыбается! А загорелый какой, и загар такой мягкий, розовый…

– Ты что меня разглядываешь? – спросил отец, не глядя на Тамару. – Изменился?

– Да… – нерешительно ответила Тамара. – Веселый какой-то.

– А ты тоже изменилась. Только грустная какая-то.

Тамара хотела возразить, но отец, не дожидаясь ответа, притормозил машину и сказал с теплым чувством тихой успокоенной радости:

– Вот мы и дома.

Машина остановилась возле небольшого бревенчатого дома, заросшего акациями. Дорожка, выложенная красным кирпичом, вела к маленькой застекленной веранде с белой дверью.

«"Дома!" – подумала Тамара. – Здесь его дом? Почему здесь? Разве он не временно живет в совхозе и разве не в Москве его настоящий дом?»

Но она ничего не сказала и, предоставив отцу нести ее чемодан, поднялась по чисто промытым ступенькам веранды.

Дом ей не понравился. Низкие потолки, небольшие окошки, беленые стены. И никаких диванов, никаких зеркал, совсем простой стол и простые, без обивки, стулья. Если бы Тамара знала, она хотя бы привезла из дома хрустальную вазочку и букетик шелковых роз – они совсем как настоящие!

Отец улыбнулся:

– А зачем же нам «как настоящие», если у нас самые настоящие есть?

На всех окнах стояли горшки с геранями и фуксиями. Герани полыхали красными цветами; изящные, ювелирной работы сережки фуксий, словно фиолетовый дождь, висели на тонких красноватых ветках.

– Ну уж и цветы! – фыркнула Тамара. – Ты, папа, совсем деревенский стал.

– А что, тебе не нравятся?

Тамара заметила, что отец огорчился. Но что с него возьмешь! Он никогда ничего не понимал в устройстве жизни. Мог бы потребовать квартиру в новом доме и обставил бы ее как следует… Нет, мама права, он никогда не умел пользоваться своим положением, своими возможностями.

«Я, кажется, становлюсь такой же, как мама!» – вдруг подумалось Тамаре, и она поспешила отогнать эту мысль.