Рядом с Катей на выщербленном горбатом камне сидела не Кэт, а пиратка по прозвищу Шлюха с Нью-Провиденса, безжалостная тварь, вешавшая людей на реях за малейшую провинность и тоже окончившая жизнь в петле. Предложи Глаз Питао-Шоо свои услуги этой женщине — ни один из застарелых врагов не избегнет кары. Покойников поднимут из могил, восстановят из праха, оживят, чтобы снова убить, мучительно и умело. И убить не седовласыми старцами, отжившими свое — нет! Убивать врага следует молодым, полным жизни и планов, наслаждаясь недоумением и страхом в глазах казнимого: неужели это конец? сейчас я умру? нет, не хочу, не надо, прошу вас! Проси меня лучше, пес! Сапоги вылизывай, гнида! Ненависть заслужить легче, чем прощение, понял, нет?

Как ни страшен был огонь, выжигавший Катину спутницу изнутри, Катерина почувствовала себя завороженно-сосредоточенной, как бывает заворожен и сосредоточен человек, наблюдающий за огненным смерчем. Каждый виток красно-золотого торнадо пожирает кислород, ускоряя твою смерть, но ты глаз не можешь оторвать от солнечного протуберанца, чудом проросшего из земной тверди…

Значат ли твои слова, что Кэт умеет хотеть правильно? — спросила Катя у Камня. Нужно быть такой же неукротимой и непрощающей? Пронести жажду мести не через десятилетия, а через века? И потребовать, если понадобится, отмщения за гранью земного существования, отмщения мертвецам, не говоря уж о почтенных матронах, накрепко забывших про девичьи шалости?

Зачем возиться с мертвецом или с матерью семейства, не понимающей, в чем ее обвиняют? Разве их ты хочешь наказать? — ответил Камень двумя своими вопросами на один Катин.

Вот всегда так: вместо ответа от ваших божественных сущностей получаешь другой вопрос или даже два. Как будто среди богов одни евреи! — пожаловалась Катерина неизвестно кому. Неизвестно кто захихикал голосом Беленуса.

— Беленус? Ты здесь? — неуверенно спросила Катя. Вслух спросила, чувствуя себя ужасно глупо.

— Где же мне быть-то, как не здесь? — в полном соответствии с приписанными ему иудейскими корнями ответил бог Бельтейна. А потом и сам, собственной персоной вышел из ниоткуда.

С первой встречи Беленус изменился, тело необъятного толстяка превратилось в мускулистый торс атлета, почти бодибилдера. Бог-бодибилдер огляделся и махнул рукой, накрыв безрадостное каменное плато волглой пеленой тумана, точно огромным, не просохшим после дождя плащом.

И сразу перестало першить в горле, остыли разбитые ступни, отпустило натруженные спины, содранная кожа на ладонях затянулась сама собой. Мучительный пеший переход через валуны превратился в прелестную прогулку по Озерному краю: туман унесло, а вокруг раскинулась долина в зеленом травяном бархате, бликуя озерными аметистами и серебряным шитьем рек, холмы зябко закутались в вереск, словно в мех. Из ободранных побродяжек Катерина и Кэт мигом превратились в довольных жизнью туристок, дорогих гостей, к чьим услугам было все и вся — и озера, и холмы, и долины.

— Я везде, где намечается веселье, — снизошел, наконец, до пояснений Беленус. — Ну что, девочки? Вы тут, похоже, решили предаться старинной забаве?

— Какой забаве? — изумилась Катя.

— Ордалиям! — весело пояснил бог Бельтейна.

— Ордалии… Испытание огнем и водой… — сладострастно (иначе не скажешь) протянула Кэт.

Катерина с трудом припомнила: королева Гиневра, лживой клятвой доказывающая верность царственному супругу — и простоволосые крестьянки, стреноженные, точно лошади, перед утоплением в текучей воде.

— Да с чего ты взял? — возмутилась Катя, представив на месте связанных ведьм школьных подруг. Неверных подруг, предавших подруг, подруг-ехидн. — Не собираюсь никого жечь, а тем более топить! И никому не позволю! — пресекла Катерина возражения присутствующих.