|
Как ни крути, а знания – тут мое главное оружие. Хотя тут есть некий парадокс: чем активнее я пользуюсь своими знаниями, тем выше шанс, что они далее не будут соответствовать реальности. Кто предупрежден, тот вооружен. И об этом отнюдь нельзя забывать. Многознание вполне может сыграть плохую шутку. Никогда не угадаешь, когда именно. Так что всегда нужно быть готовым на ходу вносить коррективы, и потому новости из Ставки могут оказаться воистину бесценными. Так что умерьте гордыню, ваше сиятельство, – скомандовал я себе. – А оказаться в Париже до того, как Наполеон соберет новое войско, перспектива заманчивая. Это не фуражиров резать и адъютантов перехватывать, тут игра может пойти по самой крупной ставке. Правда, – я усмехнулся, – тогда дата вступления нашей армии в Париж может сильно измениться. Что ж, придется признать, что ошибся. Надеюсь, капитан Люмьер будет не в обиде. Стой, стой, стой! – Я остановил резвый бег своих мыслей. – Все это так, несомненно, так. Однако же в Париж следует попасть, чтобы отвезти Александру к чудодейственному лекарю. И уж потом великая миссия, напутствие Старцев и прочие героические выходки».
Я вдруг остановился, стараясь взвесить на невидимых весах совести и чести свою любовь и величие Отечества, и будто ощущал, как натужно вибрирует чаша весов, не давая однозначного результата. – Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! Михалыч человека прислал. К мосту, что у Стыри, направляется колонна. – Чуев с гусарами уже в селе. Поднимай наших, мы выступаем.
Конечно, черт возьми, холодно, но так ведь дело к зиме. А и то сказать, под Прейсиш-Эйлау не теплее было, однако же выстояли, победили! И теперь небось не слабее. А если так подумать, то нынче сам Бог велел армии выстоять, ибо после битвы на Москва-реке в ранце почти у каждого солдата хранится ежели не маршальский жезл, о котором некогда говорил Наполеон, то уж обеспеченный завтрашний день – это точно. Столько всего досталось в трофеях, что и в сказках слышать не доводилось. Вот еще чуть-чуть русский царь покочевряжится и поймет, что деваться ему некуда. Поймет и придет на поклон. В конце-то концов, за что ему воевать? За британское золото? У него и своего столько, что другим и не снилось. Стало быть, куда проще и выгодней императорам между собой договориться, как в прошлый раз в Тильзите. А уж если скопом на Британию навалятся, так полетят от этих английских выскочек – только пух да перья. Оно что и говорить, если сравнивать с Аустерлицем, русские воевать научились. Но, конечно же, не так ловко, как император французов. Молодые солдаты слушали, кивали головами, протягивали к костру продрогшие руки и утоляли мучительный голод пресными лепешками. Воды не хватало, так что запивать приходилось исключительно пивом. Попытка набирать воду из ближайших рек и озер ни к чему хорошему не привела – жесточайшая дизентерия косила полки не хуже картечи. Как ни силились армейские лекари спасти обессиленных болезнью солдат и офицеров, те не могли двигаться дальше и оставались в разоренных деревнях на милость врага, а то и вовсе в придорожных кустах, практически лишенные шанса на спасение. Участь этих несчастных заставляла оставшихся сплачивать ряды и маршировать, сцепив зубы, вслушиваясь в команды офицеров, как некогда в проповедь священника, шагать к Смоленску, волоча на спине звонкий гарант светлого будущего, мечтая лишь об одном, что когда-то это все закончится и вот тогда-то с улыбкой можно будет рассказывать внукам… Кроме солдат Великой армии, от Москвы мрачной толпой брели гражданские всякого рода и звания. Еще совсем недавно они и не думали куда-то двигаться с насиженных мест. Все эти кондитеры, учителя танцев, портные и куаферы, модистки и актрисы, лишенные привычного заработка и порою вовсе не без причин опасающиеся возвращения русской армии. Конечно же, далеко не все из них в прежние годы имели сношения с французской разведкой, старательно докладывая о настроениях в обществе, о конфиденциальных секретах высокопоставленных заказчиков, о передвижении войск, словом, обо всем, что могло навредить России. |
