– Ага, пусть я старая дева, но не хожу дома в солнечных очках! Кстати, я не понимаю, зачем ты их нацепила?!

И, желая оставить за собой последнее слово, принялась за курицу. Сестра ничего не ответила. Алина уже успела наполовину опустошить тарелку – она с утра ничего не ела и аппетит у нее был нешуточный, когда Марина вновь подала голос:

– Ну вот, я их сняла.

Она в самом деле их сняла и положила рядом со своей тарелкой. Младшая сестра мельком взглянула ей в лицо, потянулась за пивом, но вдруг осознала, что именно увидела… Ее рука замерла.

Синяков и в самом деле не было. Но то, что она видела теперь, когда сестра сидела с открытыми глазами, оказалось намного более пугающим. В первый момент Алине показалось, что у нее начинается бред. Такого просто быть не могло, глаза ее сестры, да и вообще ничьи глаза не могли так выглядеть! Белки глаз были кроваво-красными, ужасающе яркого цвета. Серые радужки вокруг зрачков на этом чудовищном фоне казались почти бесцветными.

– Нагляделась? – отрывисто произнесла Марина и снова надела очки. Теперь Алина была даже рада этому. Такие глаза она видела только в фильмах ужасов, но считала, что такой эффект достигается с помощью компьютерной графики. Однако ей никогда не случалось отворачиваться от экрана телевизора, а вот реальность оказалась по-настоящему ужасна. Нечего было и говорить о том, что есть ей больше не хотелось. Она потянулась за пивом и опустошила бокал. Достала из сумки сигареты. Отметила, что пальцы слушаются неважно – сигарету удалось вытащить не сразу.

– Что это? Откуда? – спросила она наконец.

– А вот, отсюда, – и сестра оттянула вниз высокий ворот водолазки. Поперек ее шеи шли два отчетливых синих следа – ровных, будто татуированных. На этот раз Алина вообще ничего не смогла сказать. Воротник вернулся на место, милосердно прикрыв шею до подбородка. Марина хрипловато засмеялась:

– Еще не понимаешь? Меня пытались убить.

– Что? – выдавила младшая сестра.

– Да то. Позавчера, когда я шла со станции, уже на нашей улице…

В этом дачном поселке, расположенном в пятидесяти километрах от Москвы, фонари по вечерам не горели. То есть номинально они существовали, но местные обитатели не могли припомнить, когда они в последний раз видели их зажженными. После десяти часов жизнь на улицах замирала. Редко брехали собаки за высокими заборами, иногда по кочкам пролетал одинокий велосипедист, вдалеке слышался шум электрички. Больше – ничего. Однако Марина настолько привыкла проводить здесь все лето с детьми, что ничуть не боялась ходить по темным безлюдным улицам. Ей нравилась тихая деревенская жизнь, и она часто говорила сестре, что в Москве не в пример страшнее, а здесь попросту нечего бояться.

Она возвращалась из Москвы в пятницу вечером, сильно припозднившись. Нужно было купить в городе кое-какие продукты, заглянуть в гости к родителям, сдать в чистку костюм мужа – все равно, пока тот раскатывает по командировкам, деловой костюм ему не требуется, а ведь нужно же его когда-нибудь чистить! В результате она едва успела на одиннадцатичасовую электричку и вышла на станции без нескольких минут двенадцать. Киоски уже не работали, и Марина еще подосадовала, что не сообразила купить водки в Москве. А ведь на другой день должен был зайти сосед, чтобы доделать веранду. С ним выгоднее всего было расплачиваться именно водкой – если предлагали деньги, он запрашивал чересчур дорого, а вот водка, видно, представлялась для него не только материальной, но и духовной ценностью, и он уже не торговался.

Об этой некупленной загодя бутылке Марина и раздумывала, пока шла по улицам поселка. Идти было не близко – дом стоял на одной из окраинных улиц, дальше были только лес и речка.