Женщина набрала побольше воздуху:

— Политика? Я не хочу иметь дел с политикой.

— Мы не уверены в том, что это политика. Это может быть личное дело, связанное с чем-то в прошлом. Если честно, мы не знаем. Но для нас — это личное дело.

— Вы из Моссада? Эрика колебалась:

— Раньше я работала на них.

— Политика.

— Я сказала “раньше”. Пожалуйста, поймите, мы сказали вам больше, чем должны бы были. Как мы можем заставить вас поверить нам?

— Как? Скажите мне, как сделать так, чтобы избавиться от приезжающих сюда, которых интересует Авидан?

— Если вы нам поможете, может, нам удастся выяснить, что с ним случилось, и тогда сюда перестанут приезжать интересующиеся Авиданом.

Женщина изучающе посмотрела на Сола и Эрику.

— Мы можем осмотреть домик Авидана? — спросил Сол. Женщина не шелохнулась. Сол затаил дыхание. Она кивнула.

Маленький одноэтажный домик был сложен из бревен. На крыше торчала давно нуждающаяся в чистке ржавая труба. Сол огляделся вокруг: внизу — зеленая долина, вдалеке — озера, справа, в километре от этого места, частично скрытые деревьями, виднелись деревенские дома.

Почему Авидан выбрал такой примитивный, заброшенный дом, подумал Сол.

— Как долго он здесь прожил? — спросил Сол женщину.

— Он пришел сюда осенью в октябре.

— Планировал провести здесь зиму?

— Он представился писателем. Сказал, что ему нужны покой и уединение, чтобы закончить роман.

Отставник Моссада — писатель? — подумал Сол. Возможно. Возможно все, что угодно. Но вероятно ли? Когда начинают дуть зимние ветра… Покой и одиночество? Авидан, безусловно, добился этих условий в самой крайней форме. Что заставило его выбрать именно это место?

Они вошли в домик. Он был разделен на комнату и кухню. Камина не было, для отопления дома, как и для приготовления пищи, служила большая, черная плита, которую топили дровами. В обеих частях дома царила спартанская обстановка. Стены обшиты досками из сосны. Сколоченные доски на козлах заменяли кухонный стол, рядом стояла лавка. Кроме того, там были: простой сервант, кресло-качалка и еще одна лавка вдоль стены. Вместо кровати — койка с набитыми соломой матрацами. Над облупленным бюро висело треснутое зеркало, ящики трюмо были выложены пожелтевшими газетами за 1975 год, там лежала кое-какая одежда. Полки на стене рядом с бюро были заставлены книгами, в основном об истории Израиля. То тут, то там по стенам висели фотографии с видами израильской пустыни, людных улиц Тель-Авива… В кухне Эрика осмотрела сервант — там были лишь пластиковая посуда и консервы. Под раковиной стояла тумбочка с туалетными принадлежностями.

Проведя здесь зиму, можно сойти с ума, подумал Сол.

Он повернулся к хозяйке фермы:

— По вашим словам, ничего здесь не трогали, поскольку думали, что он в любой день может вернуться. Не похоже, что ему пришлось бы многое упаковывать.

— Если он писал роман, — сказала Эрика, — то, наверное, взял его с собой. Пишущей машинки я не заметила, рукописи тоже.

Хозяйка стояла в открытых дверях, из-за солнечного света был различим только ее силуэт.

— С октября по февраль я его почти не видела. Иногда так валил снег, что из моего дома невозможно было разглядеть этот домик. Временами мне казалось, что его занесло снегом. Но в ясные дни я видела, как из трубы валит дым, и переставала волноваться. В первый день каждого месяца Авидан пробирался сюда по заснеженному пастбищу и платил ренту.

Сол вспомнил, как женщина говорила, что ее оставил муж. Ежемесячная плата от Авидана была для нее слишком существенным подспорьем, чтобы ее волновала экстравагантность жильца.