Хозяин сдержал обещание, недолго оставлял его наедине. Объявился вскоре и сказал приглушенно:

— Заходи, княжич. Отец ждет тебя.

Князь Острозор действительно чувствовал себя плохо. Лежал, обложенный подушками, до боли вымученный недугом и до неузнаваемости высушенный и постаревший. Ей-богу, встретил бы в другом месте, ни за что не признал бы, что это Киевский князь.

— Сказали мне… — едва вымучивая слова, — сказали, чем печалишься, княжич. Это хорошо, что печаль твоя такая. Как хорошо и то, что ты вернулся от ромеев мужем зрелым и смышленым. Я не смогу уже встать на помощь нашей земле. И отец твой князь Волот, отошел. Надеемся на вас. Вот с ним, моим сыном Велемиром, и с князем Радимом будете давать лад земле и народу. А Келагаст не понимает. Это тебя, княжич из Тиверии, касается, прежде всего. Иди и становись советником при нем, как вече велело. А станешь, постарайся убедить: единство славян со славянами и князей антов между собой — наше единственное спасение.

— Как быть со склавинами, отче-князь? — не удержался и спросил Светозар. — Неужели оставим их без помощи?

— Оставлять нельзя и не надо. Однако и с ратной помощью не спешите. У нас с ромеями договор о мире и согласии. Воспользуйтесь этим и пойдите к ромеям и скажите ромеям: если с нами хотят жить в мире, то пусть замирятся и со склавинами. В противном случае мы разрываем с ними хорошие отношения и вольны поступать так, как велит нам делать честь и совесть наша.

Светозар поклонился старому князю, подтвердив тем самым свое согласие с ним и свое почтение к нему, и потом пожелал ему выздоровления и вышел.

XXXVI

На Волыни Светозар не спешил выдавать себя за того, кто он на самом деле. Поселился за городом, взял в руки гусли и пошел между торговых людей. Беседы князей по околиям земли Трояновой слышал уже, интересно было знать, что говорит о предводителе на Дулебах простой люд — гончары, ковачи, шорники, рыбаки, те, кто трется возле княжеского терема, и те, что далее от него. Чтобы собрать таких и получить доверие, пел песни. Сначала веселые, те, которые зовут в группу или заставляют ударить лихом об землю в группе, дальше всякие: те, что берут за сердце и умиляют, и те, что делают только умиленное сердце сталью. Когда присмотрел: группа собралась вон, какая, спел и об убитых на Дунае.

Слышал и видел: дух рассказанного не только поразил — заворожил торжковых. Каменели лицом и слушали, слушали и каменели. Пока не лопнуло у некоторых терпение.

— Да удивительно, — спросил, — что про них поется в песне, творение песняра или обры правда учиняют такое с подневольным им людом?

Светозар улыбнулся утешено и положил на струны, только что священнодействуя на них, десницу.

— Творение, чтобы знали, всегда является откликом чьего-то сердца на человеческую радость или безлетья.

— Может, и так, но все же…

— Не верится, правда?

— Да не верится. Что же ромеи? Неужели простили обрам это кровавище, то глумление над народом своим?

— Право, не очень печалился им, когда пошли после той кровавищи всей своей ратной силой не на обров, а на склавинов, которые вон какую гибель имели этим же летом и от тех же обров.

— Да, — встали на сторону Светозара торжковые. — Истину говоришь, песняр: далеко, не очень печалился. Слышали мы о той напасти, что ее имеют склавины. Не ведали только, что те, от кого удостоились ее, имели свою и имели от обров. Ты везде бываешь, человек божий, много видишь и знаешь.