|
Хотят, чтобы ты отозвал их на зиму в рубежи империи — отзови, говорят, устали в сечах — взвесь и дай передышку. Твое никогда не пропадало и не пропадет. Не послушался стратегов, ни тех, что были за Дунаем и вопили из-за Дуная, ни тех, что говорили их устами здесь, в Августионе, впал, зато, в великий гнев и изрек в гневе: «Никаких уступок! Тоже придумали — отправиться на зиму к женам. Там, в Склавинии, пусть зимуют, если не сумели покорить ее до зимы». А этого оказалось достаточно, чтобы легионеры от возмущения перешли к делу — взялись за мечи и заставили стратегов своих бежать за Дунай, под крыло императора.
Пространство, говорят мудрые люди, не терпит пустоты. Не потерпели ее и ромейские легионы. Завладев лагерями — каждая когорта своим, легионеры кричали до хрипоты и требовали возвращения домой также до хрипоты. Пока не отыскался среди многих один, вышел вперед и взял верх над возмущенными. — Думаете, пойдем на зиму к женам и удостоимся покоя? А что скажет император, когда узнает, что мы подняли меч на своих предводителей, более того, самовольно покинули поле боя, отдали супостату то, что взяли у него ценой собственной крови? Неужели вы не понимаете: за то получим не покой и не отдых — вериги, а то и хуже — смерть? Узко мыслите, легионеры! И не так, как следовало бы мыслить. Это был центурион Фока, коренастый, сбитый из мышц полуварвар, о чем недвусмысленно напоминали ромеям его огненно-рыжие волосы. Легионеры знали его как смелого и благосклонного к ним предводителя. Знали также, что он никогда не молился на императора, нередко позволял себе смеяться над ним, хотя сам имел заметный недостаток — искаженное в сечах лицо. Злость Фоки объясняли по-разному: и шрам получил из-за Маврикия, и жены не имеет из-за таких, как Маврикий. Однако то, что услышали из уст сейчас, не удовлетворило легионеров. — Ты советуешь нам угомониться, быть послушными императору? — Да нет! — поспешил возразить Фока, — Что даст зимовка в Склавинии и — покорность императору? Ни в том, ни в другом не вижу смысла. К другому зову вас легионеры: встанем плечом к плечу и поедем в Константинополь и устраним Маврикия с престола — вот будет победа и отдых на долгие времена! Помните, пока в Августионе сидит Маврикий и повелевает своим именем, покоя ни вам, ни кровным вашим не будет! Все сечи и сечи будут! Разве не знаете: и Константинополь ненавидит Маврикия. Достаточно нам объявиться там, как народ константинопольский бросит его в Пропонтиду. — Правду говорит! Пока в Августионе сидит Маврикий, покоя не узнаем! — На Константинополь! Встанем плечом к плечу и в Константинополь! Послы антские не спешили покидать землю Склавинии: ждали, чем закончится возмущение в ромейских легионах. Проникнуть между ними и знать точно, что происходит там, не могли. А слышать многое слышали. Поэтому не обошел их и тот, последний, поступивший от ромеев, слух: не кому-то другому, полуварвару и всего лишь центуриону Фоке удалось взъярить возмущенных легионеров и повести на Константинополь, убрать с их помощью Маврикия и сесть на его место в Августионе. А уж как сел, казнил не только Маврикия и его род — брата, жену, малолетних сыновей, дочерей, но и многих из знати и среди всех — выдающегося стратега Византии Коментиола. Склавины не замедлили выйти из лесов и стали собирать свою довольно-таки поредевшую силу, садиться там, где раньше сидели. Отпала необходимость идти на помощь им и антам. А эти перемены не могли не успокоить в сердцах многих рожденное досадной схваткой с обрами смятение. — Слава богам! — говорили и готовились покинуть этот и счастливый и несчастливый лагерь. — Слава мудрым и добрым богам! Оберегли все-таки нас от сражений и гибельных сечь на поле боя. Отправились в обратный путь и радовались, утешали себя веселыми беседами и старались уверовать: то, что сделал с обрами Келагаст, кануло в небытие. |
