– О, он огромный, – сказал Верн. – За ним шоссе Барнстаун. Несколько домиков.

«Домики», – подумал Линкольн.

«Семьи».

* * *

Когда Клэр вернулась домой, Ной смотрел телевизор. Раздеваясь в прихожей, она узнала музыкальную заставку из мультика «Симпсоны», звучавшую из соседней комнаты, до нее донеслись громкая отрыжка Гомера Симпсона и раздраженное ворчание Лизы Симпсон. Потом она услышала смех Ноя и подумала: «Как хорошо, что мой сын до сих пор смеется над мультиками».

Зайдя в гостиную, Клэр увидела Ноя, развалившегося на диванных подушках, лицо его по-прежнему озаряла улыбка. Он посмотрел на нее, но ничего не сказал.

Клэр села рядом с ним, положив ноги на журнальный столик, так же, как он. Большие ноги и маленькие ножки, с умилением подумала она. У Ноя так вымахала ступня, что по сравнению с ее ножкой казалась просто комичной.

На телеэкране невообразимо толстый Гомер носился туда-сюда в цветастом гавайском платье и набивал рот едой.

Ной снова рассмеялся, Клэр тоже. Именно так ей и хотелось провести остаток вечера. Они будут вместе смотреть телевизор, жевать попкорн вместо ужина. Она склонилась к сыну, и они нежно соприкоснулись головами.

– Прости, мам, – извинился он.

– Ничего страшного, милый. Извини, что не смогла приехать за тобой вовремя.

– Звонила бабушка Эллиот. Совсем недавно.

– Да? Она хотела, чтобы я перезвонила?

– Думаю, да. – Некоторое время он молча смотрел на экран, хотя уже пустили рекламу. Потом сказал: – Бабушка хотела узнать, как мы сегодня.

Клэр озадаченно взглянула на сына.

– А что такое?

– Сегодня день рождения папы.

На экране Гомер Симпсон, все в том же цветастом гавайском платье, угнал фургон с мороженым и несся на нем с бешеной скоростью, всю дорогу жадно уписывая сладкую добычу. Клэр рассеянно смотрела мультик, думая о своем. «Сегодня твой день рождения. Прошло всего два года после твоей смерти, а мы уже начинаем по кусочкам, по крохам терять память о тебе».

– О, боже, Ной, – прошептала она. – Даже не верится. Я совсем забыла.

Она почувствовала, как его голова тяжело опустилась ей на плечо. И он произнес тихо и пристыженно:

– Я тоже.

Из своей спальни Клэр перезвонила Маргарет Эллиот. Она всегда любила свекровь, и с годами нежность к ней возросла настолько, что Маргарет стала для нее гораздо ближе, чем ее собственные, холодновато-надменные родители. Иногда Клэр казалось, что любви и страсти ее научила именно семья Эллиот.

– Здравствуй, мама. Это я, – приветствовала ее Клэр.

– В Балтиморе сегодня семнадцать градусов и солнечно, – отозвалась Маргарет, и Клэр невольно рассмеялась.

С тех пор как она переехала в Транквиль, сравнение погодных условий стало для них дежурной шуткой. Маргарет очень не хотела, чтобы они покидали Балтимор. «Ты даже не представляешь, что такое настоящий холод, – говаривала Маргарет, – и я буду постоянно напоминать тебе о том, что ты покинула».

– А здесь два градуса, – послушно отрапортовала Клэр. Она выглянула в окно. – Будет еще холоднее. И темнее.

– Ной передал тебе, что я звонила?

– Да. И у нас все в порядке. Правда.

– Точно?

Клэр промолчала. У Маргарет был особый талант угадывать настроение собеседника по одной лишь интонации, и сейчас она уловила некоторую фальшь в голосе невестки.

– Ной сказал, что хочет вернуться, – продолжила Маргарет.

– Но мы только что переехали.

– Ты в любой момент можешь передумать.