Деревья и кустарники не дали римлянам двигаться фалангой, строй был нарушен и в этот момент тавры вновь нанесли удары одновременно с разных сторон, фактически взяв легионеров в кольцо. Римляне дрались с решимостью обреченных, и им удалось вырваться из кольца и выйти на дорогу, где они вновь выстроились в единую фалангу, о которую разбивались все яростные атаки варваров, словно волны о скалистый берег. Напор наступающих стал ослабевать, и вскоре тавры словно растворились в горном лесу.

Трибун Тит Марцеллиан, командир когорты, возвращался в лагерь с остатками своего отряда. Он испытывал страх перед гневом легата легиона, грозного Гая Юлия Аквиллы, победителя боспорского царя Митридата VIII и многих племен Малой Азии. Цель карательной экспедиции была достигнута не полностью — обоз, захваченное добро, пленники, и, самое главное, — доспехи легендарного героя Ахиллеса, которые могли бы смягчить гнев легата, вновь оказались в руках тавров. При этом Марцеллиан потерял больше половины своих людей, лишился трех командиров центурий из пяти.

Бывший центурион Дидий Ливий, вновь находился на площадке святилища тавров, но уже в качестве пленника. Бессмысленный приказ трибуна Марцеллиана арестовать его привел к тому, что, когда тавры напали на обоз, закованный в цепи Ливий, без сопротивления, попал к ним в руки. Вместе с ним на площадке находились центурион Секст Помпилий и несколько легионеров. С момента их пленения прошло много часов, и день сменился ночью. За это время их один раз накормили, дав по куску хлеба грубого помола и вдоволь воды в глазурованной посуде. У римлян не было никаких сомнений в своей дальнейшей судьбе. Тавры не имели рабов, и попасть к ним в плен означало лишь одно — смерть на жертвенном алтаре.

Святилище богини Девы было ярко освещено факелами и луной. На площадке находились четыре рослых статных военачальника тавров и пятеро воинов, охранявшие пленников. Чуть поодаль, возле жертвенного камня, лежали прикрытые льняными покрывалами тела девушек-жриц и главы рода из селения, разграбленного римлянами. Военачальники тавров были одеты в кожаные панцири с нашитыми металлическими бляхами. У каждого вождя на грудь спускалась крученая массивная золотая цепь, к которой крепилась золотая пластина, на их плечи были наброшены меховые накидки, а островерхие войлочные головные уборы дополняли убранство. У всех вождей были смуглые лица с хищными орлиными носами, на поясах висели скифские обоюдоострые мечи-акинаки, кинжалы, и — Ливий содрогнулся — человеческие скальпы. Ливий слышал об обычае, существующем у варварских племен скифов и тавров, использовать скальпы врагов для вытирания рук от крови после битвы.

«Надеюсь, скальпы они снимают с мертвых, а не с живых», — подумал он. На воинах были накидки из звериных шкур, кроме мечей и боевых топоров у них имелись круглые деревянные щиты, обтянутые кожей, и короткие копья. Раздался звук бубен, и из храма появилась извивающаяся в танце фигура в черном. Ее лицо прикрывала знакомая Ливию золотая маска, и он не сомневался, что это та самая жрица. Кружась, она обошла три раза лежащие мертвые тела, периодически что-то гортанно выкрикивая на незнакомом языке. Словно по волшебству стоявшие у ног мертвецов сосуды задышали отвратительным дымом, от которого у Ливия закружилась голова. Затем жрица перешла на греческий, и Дидий, немного знавший этот язык, разобрал, что она говорила.

— Великая Орейлохе, прародительница мира, дарующая плодородие, владычица неба, дождевых туч и всего живого, возьми на свою небесную колесницу моих сестер, твоих жриц, ни разу не познавших мужскую силу и плоть, а только смерть. Прошу тебя, не отвергай их, ибо им нет уже места здесь, среди живых. Возьми в дар жизнь этих римлян, подло напавших на нас, их кровь и сердца, будь милостива и верни нам вождя Трога, многие годы твердой рукой руководившего нашим родом, защищавшего его от врагов, а теперь познавшего смерть от коварных римлян.