— Кончится война, наверно, замуж выйдешь? — спросил Корсаков.

— Кто, я? — Дуся пожала плечами. — За кого выходить? Мужиков у нас в деревне раз-два, и обчелся.

— Ну, не всегда же так будет. Вернется кто-нибудь с фронта.

Она кивнула:

— Всяко, конечно, может быть. Вдруг подвернется кто-нибудь холостой-свободный.

— Вот видишь, вдруг и в самом деле. — Он внезапно ощутил непритворную зависть к тому безвестному холостому-свободному, кто однажды подвернется Дусе, удивился: «Да что это со мной? Влюбился, что ли?» Нарочно сухо спросил ее: — Как там, наверху, расскажи…

— Нечего особенно рассказывать…

— А все-таки?

— Все-таки? Немцы по избам ходят…

— Зачем?

— Кому что надобно. Кто курей или яйца ищет, кто еще чего…

Она явно недоговаривала. Корсаков приподнялся на локте:

— К женщинам пристают? Да? Скажи правду?

— Ну, пристают, — лениво ответила она. — И так бывает.

— И к тебе пристают?

Еще раз удивился сам себе: с тревогой ждет, что она скажет. А она сказала:

— Я лицо сажей мажу, платок надвину низко на нос, они думают, старуха старая…

Он чуть усмехнулся:

— Знаешь, я тебя поначалу тоже за старую старуху принял.

— Ну и что с того? — Голос ее снова зазвучал озабоченно, почти сердито. — Слышь-ка, сиди тихохонько, неровен час немцы застукают…

— И то правда… — Он улегся поудобнее на своем сеннике. — Буду тих и нем, обещаю тебе…

Как-то она спустилась к нему, сказала:

— Половина немцев двинулась куда-то, куда — не знаю.

— Но еще кто-то остался?

— А как же, конечно, остались.

Он вздохнул:

— Стало быть, мне еще долго томиться здесь. А ведь я, хочешь знать, уже здоровый.

— Так уж и здоровый? — усомнилась Дуся.

— Здоровый. Пора уходить, Дуся…

— Как знаешь, — сказала она негромко.

А вечером пришла снова, спросила:

— Когда думаешь уходить?

— Завтра рано утром.

— Тогда собирайся.

— Мне что собираться, — усмехнулся он.

Приподнялся, встал с сенника, стал рядом с нею. Вдруг ощутил себя здоровым, сильным, как и не был ранен вовсе. Будто ничего никогда с ним не случалось, ровным счетом ничего.

— Завтра рано утром, — повторил снова. — Больше ни минуты…

Она кивнула. Он обернулся к ней, положил обе руки на ее плечи. Долго, вдумчиво вглядывался в ее лицо, смутно белеющее в темноте, стараясь разглядеть выражение глаз. Но так и не сумел разглядеть. Подошел еще ближе, от нее пахло нетронутым, чистым снегом.

— Что, уже зима? Неужели так рано?

— Нет, — ответила она. — Просто снег раньше выпал и уже растаял.

Он рассеянно, думая совсем о другом, кивнул головой. Вот и наступил тот час, когда нам расставаться, надо уходить, конечно же надо пробиваться к своим, непременно дойти до своей части, чего бы это ни стоило, но в то же время жаль, как же жаль уходить от нее…

«Что это со мной? — спросил он себя. — Да что же это такое? Почему?»

И, уже не думая ни о чем другом, обнял ее, мягко, но настойчиво потянул к себе.

— Зачем? — только и спросила она; он не ответил, потянул ее к себе еще ближе, губами отыскал ее губы…

Потом она убежала, быстро, он не успел произнести ни слова, метнулась в сторону — и нет ее, как не было.