На угловом доме к крыше был прибит красный флаг.

«Должно быть, сельсовет», — догадался Корсаков и не ошибся. На пороге сидела старуха, обирая темными узловатыми пальцами большую головку подсолнечника. В ее фартук дождем сыпались белые незрелые семечки.

— Простите, это сельсовет? — спросил Корсаков, подойдя ближе.

Старуха подняла на него глаза, когда-то, должно быть, голубые, яркие, а теперь окончательно выцветшие, слезящиеся.

— Да, батюшка, — ответила певуче. — Сельсовет, чему же еще быть, ясно, что сельсовет.

— А председатель сельсовета у себя?

Старуха покачала головой:

— Нет, батюшка, никого нонеча нет, одна я за всех осталася.

— Где же они все? — спросил Корсаков.

— Председатель в город поехал, дело у него там какое-то, а секлетарь в декрет пошла, не нынче-завтра родит…

— Так, — сказал Корсаков.

Старуха выжидательно глядела на него слезящимися глазами.

— Скажите, бабушка, — начал Корсаков, — не знаете случайно, где живет Дуся Кергетова?

— Кергетова? — переспросила старуха. — Это какая же Кергетова? — И пояснила: — У нас, почитай, все село Кергетовы.

— И все родственники? — удивился Корсаков.

— Да нет, тут вот что приключилось… — Старуха, видимо, рада была побеседовать с приезжим человеком, то ли давно ни с кем не приходилось говорить, то ли хотелось показать, какая она всезнающая. — Гусином-то мы стали надысь, недавно, может, лет с полсотни, не больше, я еще Кергеты застала, мы тогда Кергетами прозывались, а потом у нас избача убили, Гусин по фамилии, хороший мужчина был, вежливый, со всеми, бывалочи, за ручку здоровается и домой ко всем, бывалочи, придет, поговорит, обо всем как есть расспросит, а его кулаки и прикончили, аккурат когда он полем в свою избу-читальню шел. И долго найти убивцев не могли, а опосля все едино нашли, как ниточка не завивайся, а все кончик найдется…

— Сколько лет, как его убили? — спросил Корсаков.

— Сейчас посчитаю, — ответила старуха, наверно, мысленно начала подсчитывать, потом сказала: — Мне, милок, сейчас вроде бы за восемь десятков, а тогда вроде бы под тридцатку миновало, аккурат мой старшенький тогда в школу пошел учиться. С той самой поры мы Гусином стали называться.

— Выходит, вы тоже Кергетова? — спросил Корсаков.

Старуха с готовностью кивнула головой.

— Я же тебе говорю, милок, у нас все в деревне Кергетовы, только не думай, не родичи мы, просто, как теперь говорят, одну фамилию носим…

— Однофамильцы, одним словом, — вставил Корсаков.

— Вот-вот, оно самое. Так кого же тебе надобно? Какую такую Дусю? Ты мне скажи, где она живет?

— Где живет? Тогда, когда я ее знал, она жила неподалеку от опушки леса…

— На самом краю?

— Вроде недалеко от края села.

— Так, стало быть. Одна жила?

— Одна. Муж у нее на фронт ушел.

Двумя темными худыми пальцами старуха вытерла узкие, в сборочку, губы.

— У нас, милок, в ту годину все мужья на фронт ушли, все как есть.

— Она с мужем жила недолго, — вспомнил Корсаков. — Потом он ушел от нее, уехал в районный город какой-то, к продавщице ушел, а она, Дуся, осталась жить с его родителями…

— Постой, да это, никак, Дуся — Савелия жена? Ну да, она самая, — старуха оживилась, выцветшие глаза ее просветлели.