— Я не могу без вас! Делайте со мной что хотите, не могу! Понимаете меня?

Они оставались на «вы», это была его особенность: с близкими женщинами всегда быть на «вы». Она бы охотно перешла на «ты», но спорить не стала. Пусть будет так, как он желает, маленькая ее уступка — залог крупных уступок в будущем с его стороны…

В конце концов она не выдержала, пригрозила:

— Я брошусь под поезд или под трамвай, мне все равно! Вот увидите, брошусь!

— Что? — переспросил он. — Что вы сказали? Повторите. Или я ослышался?

— Вы не ослышались, — сказала она. Снова повторила все то, что сказала. Глаза ее сузились, потемнели, скулы обострились, что-то не виданное раньше, что-то волчье вдруг обозначилось на ее лице. Он молча, ошеломленно вглядывался в нее, словно впервые увидел выступавший вперед подбородок, тяжелую челюсть — знак несгибаемой, сильной натуры, не умеющей сдаваться, всегда готовой дать отпор, нанести ответный удар. Пробормотал изумленно:

— Так вот вы какая…

На миг Ольга дрогнула. Как бы не перегнуть палку, с этими пожилыми молодящимися холостяками, избалованными беспечальной жизнью, следует соблюдать осторожность, иначе вдруг, неровен час, сломаются…

И она заговорила быстро, задыхаясь от волнения:

— Милый, поймите меня, я же всегда говорю то, что думаю, я не могу без вас, никак не могу…

Он, все еще ошеломленный, недоумевающий, молчал, опустив голову.

А она продолжала:

— Милый, подумайте сами, ведь я для вас на все готова, я буду ваша радость, ваша всегдашняя надежда, ваш оплот и опора…

«Артистка, — некогда говорил Гриша. — Никакая Ермолова тебе в подметки не годится…»

Он был прав, Ольге была присуща незаурядная артистичность, умение трансформироваться, становясь то лихой бой-бабой, то тишайшей паинькой-девочкой, то умудренной жизнью, снисходительной к чужим слабостям женщиной, то рубахой-парнем с широкой, открытой душой, то замкнутой, никому не доверяющей недотрогой…

Сейчас она была в одно и то же время и беззащитной малышкой и познавшей жизнь, страстно любящей, сражающейся за свое счастье женщиной…

— Я люблю вас, понимаете ли вы это? — Ольга почти кричала, не вытирая слез, щедро струившихся из ее глаз. — Люблю в самый первый раз, никогда никого еще я не любила, как вас! Вы открыли для меня целый мир переживаний, чувств, радостей, да чего там мир, вы открыли мне меня, такой, какой я стала теперь, именно такой, я впервые узнала себя, поняла, какая я есть на самом деле и только благодаря вам, больше никому, мой дорогой, мой любимый, больше никому!

В конечном счете, он не выдержал ее натиска, окончательно рухнул, согласился на все. Так была пробита брешь в прочно укрепленном форпосте.

Всеволожский, по натуре незлой, скорее равнодушно-доброжелательный, не любил утруждать себя сильными чувствами, как-то: любовь, ненависть, ревность, зависть. Сам о себе говорил: «Я, прежде всего, джентльмен, и этим все сказано!»

Он, конечно, не ожидал, что влюбится в Ольгу, словно мальчишка, словно в прорубь с головой. Волнуясь, предвкушая очередную с ней встречу, он вышагивал по кабинету, дожидаясь ее прихода, заслышав звонок, опрометью кидался открывать дверь, с размаха обнимал ее, прижимая к себе, бросая торопливые вопросы:

— Почему так долго? Где же ты была? Я же измучился без тебя…

Впервые он изменил своему правилу, стал называть Ольгу на «ты».

Каждый раз он настаивал:

— Скажи все как есть мужу и переходи ко мне навсегда…

— Хорошо, — покорно соглашалась Ольга, и хотя желание ее сбылось, но она все никак не могла решиться сказать об этом своему мужу.