Старик подбросил в костер несколько сухих веток и продолжил:

– В природе не бывает мертвечины. Природа может уснуть или просто не ответить на твой зов, но и то только потому, что ты еще не достиг состояния покоя и внутреннего равновесия, чтобы слиться с нею, почувствовать себя ее частицей, а не инородным, чужим вкраплением или, что гораздо хуже, хозяином, господином, призванным повелевать, рушить и перекраивать естество по своему уразумению. Природа жива, многоголоса, и если научиться понимать ее язык, то никогда одиночество не будет в тягость. Такое понимание приходит не скоро, я, например, шел к нему пять лет. И это были очень трудные для меня годы…

Старик нахмурился, видимо вспомнив что-то неприятное.

– Трудные годы… – Он с отсутствующим видом смотрел сквозь меня, и его тяжелый, напоенный горечью взгляд, казалось, пронизывал мою грудь раскаленным шилом. – Я тогда думал, что они никогда не закончатся… – Старик надолго умолк, застыв в полной неподвижности, как каменное изваяние.

– Уже очень поздно… – наконец решился я нарушить тягостную паузу – мрачное выражение лица старика меня просто напугало. – Я помою посуду…

– Оставь. Успеется. Сегодня ночь черной луны, когда прошлое помимо воли вторгается в сознание человека, забирая покой и сон. Такие ночи рождают са-моубийц. Больная душа низвергается в бездонную пропасть, откуда нет спасения. Сколько раз я был на этой роковой черте? Не счесть. Я китаец, и в годы так называемой "культурной революции" меня, как и многих других образованных людей, отправили на "перевоспитание" в специальные трудовые коммуны, а точнее – лагеря смерти. Редко кому удавалось вернуться оттуда. Почти пять лет я работал в каменоломнях, пока однажды не бежал. Так я попал в Гималаи. Наверное, я пропал бы, но сначала мне помогли добрые люди, а затем подобрал отшельник, буддийский монах. Он жил здесь. – Старик почему-то показал на водопад. – Он меня многому научил, но жизнь человеческая так коротка…

– А ваша семья?

– Мать умерла вскоре после того, как я очутился в "коммуне", – не выдержало сердце. А отец и братья повторили мой путь и исчезли бесследно. Но об этом я узнал гораздо позже…

Где-то вдалеке прогромыхали грозовые раскаты, молнии высветили горные пики, и от этого тьма стала еще черней. Костер погас, остались лишь слабо мерцающие угли, и мне казалось, что этот каменный островок возле водопада откололся от скалы и медленно поплыл в эфире, плавно переходящем в неподвластную человеческому воображению бесконечность.

Вокруг изредка появлялись какие-то тени, призрачные острова, но тут же таяли, растворяясь в чернильных глубинах. Исчезли даже звезды, нельзя было понять, где верх, а где низ, и мне вдруг захотелось вскочить, побежать, закричать, чтобы вернуть привычное ощущение предметной реальности.

– Тебе страшно… – Тихий голос отшельника вернул меня к действительности. – Я слышу твой страх также явственно, как ты – шум водопада. Это ничего, это бывает. Когда живешь среди дикой природы, душа постепенно очищается, выздоравливает, а разве лечение может происходить без боли и страданий? Страх – это болезненное состояние. А ночь черной луны превращает его из букашки в слона.

– Скажите мне, кто я?

– Вопрос совсем не праздный… Что я могу ответить? Только то, что ты русский, свалившийся с неба после авиакатастрофы.