Это был по преимуществу туристический рейс; большинство пассажиров, тринидадцев, направлялось в Англию. Уайлд сидел в середине, в трех сиденьях от окна. Он взял на ленч жареную баранину, картошку и горох, потом запил все «Лагером» и подумал о том, как Англии удается самым замечательным образом переносить себя на расстояние в тридцать пять тысяч миль в лице двух стюардов и одной стюардессы. У этой девушки хорошие ноги. Казалось, у нее слишком много зубов, и все же она оставалась привлекательной. Уайлд решил, что очень многим женщинам есть чему поучиться у стюардесс.
Там, внизу, «Хильда» всасывает последние капли со дна бака, уже чувствуя силу течения, тянущую ее к Кобблеру. А другая Хильда сидит на веранде в черном цельном купальнике, покрикивает на горничную и размышляет, задумчиво глядя на море и гадая, почему они так запаздывают. Она тревожится. За него.
В четыре они низко спланировали над Бермудами. Уайлд никогда не «отдыхал» здесь. Он улыбнулся. Он всегда использовал этот эвфемизм. В этот день он отверг его. Да, он никогда не убивал на Бермудах. И не сделает этого никогда. Решимость нарастала. Возможно, это было частью реакции. Но она месяцами давала себя знать, стучала в мозгу. С тех пор как появилась Джоселин. Сначала всего лишь смутное желание, теперь превратившееся в решимость. Его концентрация была уже не та, что прежде. Следовательно, он больше не был абсолютно надежен. Такую линию рассуждений должен был воспринять даже Кэннинг.
Женщина, сидевшая рядом, улыбалась ему на всем пути из Сиуэлла. Женщины, оказывавшиеся рядом, всегда улыбались ‘Уайлду. Они надеялись, а Уайлд обычно представлял собой наилучшую перспективу. У этой женщины были бледно-оливковые черты лица и тщательно уложенные черные волосы. Рот большой, кружевную белую блузку заполняла грудь, бедра выглядели щедро. Под розовым костюмом располагались хорошее тело и хорошие ноги. На руках — золотое обручальное кольцо и большой бриллиант. Вид счастливый. Цвет — приятный розово-бежевый.
Уайлд улыбнулся в ответ и предложил «Ротманс».
Женщина поколебалась:
— Я обычно курю «Честерфилд». — В ее голосе слышалась восхитительная певучесть.
— Не могу сказать, что питаю слабость к американским сигаретам. Позвольте представиться — Роджер Майлдмэй.
— А я Кэрол Беннет.
Они поели цыпленка, и он заказал бутылку «Клико».
— Как это мило с вашей стороны, — сказала Кэрол. — Вы сели на Барбадосе, мистер Майлдмэй. Но говорите вы не как местный житель.
— Я там отдыхал.
— А я сейчас собираюсь отдохнуть. У своей сестры. Она, знаете, замужем за англичанином. — Когда она улыбалась, на лице появлялось множество ямочек, как будто волна опадает после всплеска. — Мой муж работает в нефтяной промышленности. Он, понимаете, бурильщик. Он собирается присоединиться ко мне в следующем месяце. Мы нигде не были уже шесть лет. Вы знаете Тринидад, мистер Майлдмэй? Сан-Фернандо?
— Проезжал через него, когда рыбачил у пляжей.
— Как интересно. А мы когда-то жили в Пенале. Я уверена, моя сестра с удовольствием познакомилась бы с вами. Она живет в Эпсоме. Там, где скачки.
— Слышал об этом месте, — сказал Уайлд. И мысленно провел диагональ по карте страны. — К сожалению, я живу на острове Мэн.
— Ах, какая жалость. — Казалось, Кэрол искренне огорчилась.
Уайлд спал крепко. Его успокаивало то, что он один из шестидесяти человек, лежащих в комфортабельных креслах, в затемненном салоне, подавленных шумом и огромностью корабля, висящего в двадцати тысячах футов над землей, и каждый их следующий вздох — в руках двоих молодых людей. Ему снилась Джоселин. Проснулся он в четыре. Рядом сверкало светлое, искрящееся небо. Кэрол Беннет повернулась во сне так, что ее волосы касались его плеча. |