|
Все, кто хотел уехать, уплыли раньше, все, кто хотел остаться, молча смотрят на тебя с берега. До последнего думал, что тоже остаёшься, а потом земля всё-таки загорелась, и ты шагнул на шаткий трап, а потом на палубу. Этих предал, тем не нужен, вокруг никого, и уже начинается ветер. Во всякой моей любви был момент, когда появлялся сильный ветер. С моря ли приходил, прилетал из степи или задувал в трубу Арбата со стороны Садового кольца – всегда случалось мгновение, когда он подхватывал меня и нёс. И я уже знала, что за мной явился ветер второго круга. Странно, что он возникает из Дантова ада для прелюбодеев именно в тот момент, когда прелюбодеяние заканчивается, когда блуд, страхи и комплексы наконец-то отваливаются и прорастает ясная и отчаянная любовь. И вот тут за тобой приходят, когда греха больше нет. Любовник, семья, друг, самоуважение – от всего, что там у тебя было ценного, оторвало и унесло. Остаётся последний бумажный кораблик для одного и ветер.
Если взять человека, давно и привычно несчастливого, временно дать ему очень много радости, а потом отобрать, то первым чувством, которое он испытает, будет покой. Не тот слаборозовый раствор удовлетворения, в каком отмокаешь после трудного дня, это будет покой пустоты и отсутствия жизни. Ему покажется, что его просто вернули домой – ссадили с карусели, переодели в линялую майку и дали переваренной рисовой каши. Нет никакой несправедливости в том, что тебя подержали в руках и поставили на то место, откуда взяли. Если человек станет злиться и обижаться, значит, не так уж обделён он был в своей предыдущей жизни. Несчастливые люди смирные, они знают, что любить их некому, да и незачем, их любовь тоже никому не нужна, а если временно показалось другое, так радуйся, но не привыкай и не удивляйся, когда всё пройдёт.
Я знаю странную штуку и вам скажу. Любовь можно избыть, если тебе дадут этот шанс. Когда тебя не только не любят, но и никакой отдачи от партнёра нет, а у тебя к нему накопилось чувств, надо разрешить себе их проявлять, и они начинают иссякать. Если он их поощряет сексом и обещаниями, машинка будет долго крутиться, но если нет, в какой-то момент резервуары пустеют. У тебя был к нему запас любви, и он не прогорк и не пропал, а истратился, и ты возвращаешься к себе налегке. Другое дело, это почти невозможно: принимающий редко когда не эгоистичен настолько, чтобы не подпитывать дающего хотя бы намёком; а донор обычно не столь светел, чтобы всё отдать и уйти без гнева и надежды. Ведь проявлять нужно не обиды и горечь, – их-то можно слить куда угодно, – а именно любовь, которая есть у тебя для этого конкретного человека, сделанная по его мерке, её потом никому другому не передаришь, она будет только гнить и отравлять. Пожалуй, именно напоследок она совершенно бескорыстна – потому что безнадежна. В идеале гранатовый браслет следует вручать без горечи, а принимать без чувства вины; как будто привозишь человека к морю, в последний раз. А точней, – море к человеку. Теоретически, теоретически это возможно, я уверена.
Когда я думаю о любви, мне становится холодно. Иногда снится: кого-то убиваю и должна спрятать тело; прячу его и почти забываю, но потом происходят перемены, ремонт, переезд, и ясно, что оно вот-вот найдётся. Я тогда чувствую очень много тоски и этот самый холод, который узнаю потом днём, когда думаю о любви. Как будто призывают в армию и нельзя откосить. Ты в одночасье должен уйти, с голым затылком и с красными обветренными руками, с пустым клокочущим животом. Осиротеть и осиротить всех, кто к тебе привык, довериться непонятно кому и действовать, всё время действовать. Имущество сжимается до вещмешка, прошлое – до корочек документов, сердце – до сигаретной пачки.
У того, с кем приключилась любовь, не остаётся ни выбора, ни путей отступления. Поэтому лучше бы и не ввязываться, сбежать до того, как всё станет непоправимым. |
