– Очень приятная женщина, – осторожно сказал он, стараясь попасть в тон Марии.

– Она спросила, собираюсь ли я с тобой, я объяснила, что это было бы неразумно, учитывая те надежды, которые мы уже начали питать.

– Ты сказала ей это ? – спросил Хорнблауэр резко. В последний момент он сдержался, чтоб не выплеснуть всю внезапно закипевшую в нем злость.

– Она пожелала мне счастья, – сказала Мария, – и просила тебя поздравить.

Хорнблауэра невыносимо раздосадовало, что Мария обсуждала с леди Барбарой свою беременность. Он не позволял себе думать, почему. Значит, леди Барбара знает. У него и до того голова шла кругом – теперь за короткую прогулку до дома ему уже точно не привести свои мысли в порядок.

– Ох, – сказала Мария уже в спальне, – какие же тесные туфли!

Сидя на низком стуле, она поводила ступнями в белых нитяных чулках, тень ее, отбрасываемая свечой на туалетном столике, плясала на стене. Тень балдахина над постелью мрачным черным прямоугольником лежала на потолке.

– Аккуратно вешай парадный мундир, – сказала Мария, вынимая из волос шпильки.

– Я спать не хочу, – в отчаянии произнес Хорнблауэр. Сейчас он отдал бы что угодно, лишь бы улизнуть, укрыться в одиночестве кормовой галереи. Но это было невозможно – слишком поздний час для побега, да и наряд несоответственный.

– Спать не хочет! – (Что за дурацкая привычка повторять его слова). – Очень странно! Вечер был такой утомительный. Может, ты жареной утки переел?

– Нет, – сказал Хорнблауэр. Невозможно объяснить Марии, что творится у него в голове, невозможно сбежать. Заговорив об этом, он бы смертельно ее обидел. Нет, на это он не способен. Он вздохнул и начал отстегивать шпагу.

– Ты только ляг, и сразу заснешь, – сказала Мария – она говорила по собственному опыту. – Нам так недолго осталось быть вместе.

Это была правда. Адмирал сообщил, что «Плутону», «Калигуле» и «Сатерленду» назначено сопровождать до Тахо Ост-Индский конвой, который уже формируется. Опять встает проклятый вопрос о команде – как, черт возьми, к сроку набрать матросов? С выездной сессии в Бодмине, возможно, пришлют еще нескольких осужденных. Лейтенанты вернутся со дня на день, хоть нескольких добровольцев да привезут. Но ему нужны марсовые, а марсовых не сыщешь ни втюрьмах, ни на ярмарочных площадях.

– Суровая у нас жизнь, – сказала Мария, размышляя о предстоящей разлуке.

– Лучше, чем обучать счету за восемь пенсов в неделю, – с натужной веселостью произнес Хорнблауэр.

До замужества Мария преподавала в школе – за обучение чтению родители платили четыре пенса, письму – шесть, счету – восемь.

– Да, конечно, – сказала Мария. – Я стольким обязана тебе, Горацио. Вот твоя ночная рубашка. Помню, мисс Вентворт разнюхала, что я учу с Алисой Стоун таблицу умножения, хотя ее родители платят только четыре пенса. Как меня тогда ругали! А потом эта же неблагодарная девчонка подговорила маленького Хопера выпустить в классной мышей. Но я бы стерпела все, милый, если б могла этим тебя удержать.

– Долг неумолим, дорогая, – сказал Хорнблауэр, ныряя в ночную рубашку. – Но не пройдет и двух лет, я вернусь с мешком золотых гиней. Попомни мои слова!

– Два года! – жалобно повторила Мария. Хорнблауэр делано зевнул.