– Точно?
– Точняк, зуб даю, дядя…
– Харе. – Блондин смял пальцами купюру, бросил пацану шарик, тот ловко поймал его
– Э, дядя… ты дверью ошибся.
– Чего?
– Цыган в соседнем доме барыжит. Вон в том, первый подъезд, второй этаж. Бывай, дядя, не кашляй.
Пацан метнулся бежать и исчез за углом. Блондин посмотрел ему вслед, затем повернулся к остальным двоим, ждущим его решения:
– Можно идти…
– Чо пацан говорил?
– В соседнем доме харамом торгуют…
Сами они неоднократно употребляли наркотики, но при этом продолжали считать их харамом.
– Пошли.
– Мне остаться, брат?
– Не. Не надо…
Втроем они поднялись на второй этаж замызганного дома, тот, кто держал пакет из «Магнита», повинуясь кивку блондина, позвонил в дверь. Сам блондин стоял вторым и ниже на лестнице. Так у него был хоть какой-то простор для маневра, если сейчас из соседних дверей ломанутся харбии.
За дверью раздался какой-то шорох.
– Кто?
– Это мы, ухти…
Едва слышно лязгнул замок. Дверь открылась, за ней стояла женщина. Человек с пакетом шагнул вперед:
– Привет, ухтишка…
– Это что… – пальцы женщины, скользившие по животу, натолкнулись на звездообразный, с углублением шрам.
– Это… да так… ничего…
Она все поняла, но ничего не сказала, как подобает хорошей мусульманке. Только спросила:
– Больно было?
Больно… да… больно.
Их группу засекли в горах, они уходили к азербайджанской границе, спецназ висел на хвосте, отрезая от населенных пунктов. Двоих раненых братьев пришлось оставить – нести их было некому, а так они могли на какое-то время остановить висящую на хвосте группу и получить заслуженную шахаду. У русистов были местные проводники, видимо, кто-то, кто хотел отомстить, – и оторваться потому не удавалось. У самой границы ночью их встретил пограничный заслон, прорваться удалось очень немногим. В том числе и ему, хотя он был ранен в руку и в живот, Мамед, здоровенный, молчаливый аварец, которому повезло не получить серьезных ранений, вытащил его на себе, потому что был должен. Потом он отлеживался в горном селе в Азербайджане, его скрывала от карателей одна семья правоверных. Врача вызывать было нельзя, потому что за врачом, несомненно, пришли бы и харбии. Его лечил местный знахарь, лечил какими-то травами, а в рану шприцем закачивали чистый мед. Давали деревяшку, и он сжимал ее зубами, держась из последних сил, чтобы не заорать. Много дней он голодал… потом врач ему сказал, что если бы он не голодал в момент ранения, то был бы уже мертв из-за заражения крови. Жизнь в горах была несытной – они питались в основном майонезом, лапшой из бомж-пакетов и мукой, которую просто сыпали в котелок и варили.
Когда он встал на ноги, он весил ровно пятьдесят пять килограммов при росте метр семьдесят пять.
Но все они – и он в том числе – знали, за что они страдали. Во имя Аллаха…
– Нет. Не больно… Как ты живешь?
Женщина не ответила…
– Тот человек… нам сказали, тут какой-то цыган барыжит…
И по мгновенной реакции женщины он все понял:
– Я его убью.
– Не надо…
– Что ты говоришь, женщина?!
– Не надо. Приедут менты. Будут разбираться.
Он резко откинул одеяло, встал.
– Не надо бояться ментов. Бойся одного лишь Аллаха Всевышнего. Скажи: достаточно нам Его в защитники, он – хороший хранитель. |