– Пан керивник, а этих куда?

– Б… в багажник! Шевелитесь!

На выезде из города напоролись на пробку. Строча из автоматов, начали пробиваться… автоматных боеприпасов было вдоволь, это с пулеметными и снайперскими была проблема. В голове пробки – стоял бронетранспортер, усердные хлопцы шмонали машины. Кого-то тут же, на обочине, лениво месили ногами…

– Пан керивник! – Тарас, один из проводников его пидроздила подскочил, лихо отрапортовал: – Несем караульную и заградительную службу, проверяем всплошную, задержано четверо подозрительных! До выяснения!

Идиот… Если бы это был тот снайпер – а он подозревал, кто это был, – ты бы с дырой в башке тут лежал.

Впрочем, часто все горе – от ума, как говаривал Грибоедов. Так что Тарас – очень даже на своем месте. Ему мало надо. Вон, немцы стволов подкинули – так он теперь вместо «Калаша» – с короткой «G36» красуется, как натовский рейнджер. Хотя немцы от этой винтовки отказались, потому что при интенсивном ведении огня у нее пластиковую коробку вести начинает, и начинаются клины. Вот и спихнули сюда – возьми, Боже, что нам не гоже. И патронов к ней дешево не купишь, а запасных магазинов и вовсе хрен найдешь. А дураку – все в радость.

– А этот, – Андрий кивнул на обочину дороги, – тоже подозрительный?

– Та ни! – Тарас улыбался широко и открыто, показывая, что и скрывать ему нечего, и в голове одна извилина, и та прямая, имея вид лихой и придурковатый, точно по артикулу Петра Первого. – Це жид. Жадный, гнида…

Ох, придурки…

– Пропусти нас, – сухо сказал керивник, – неси службу, пока не сниму.

– Есть.

Бывшая Луганская областная клиническая больница представляла собой здоровенное, построенное по типовому советскому больничному проекту здание цвета… ну, неважно, какого цвета, тем более сейчас, когда на большей части стен были видны следы от пуль и черная копоть рвавшегося из окон огня. Она располагалась на улице «Пятидесятилетия обороны Луганска», сейчас переименованного в улицу «Семидесятилетия УПА». Когда-то больница была окружена зеленым поясом, высаженным еще при ее строительстве. Сейчас деревья вырубили на дрова, и вокруг больницы было голо и пусто, что навевало скорбь и тоску о прожитом и не произошедшем.

Украина, Украина… Кто же знал, что все так будет… И ведь даже не скажешь, в чем ты конкретно ошиблась? Разве виновата ты, что твой народ оказался не таким циничным и недоверчивым, как русские, – и с готовностью откликался на призывы всякой мрази? Пока русские строили свое будущее – ты его искала.

И не нашла…

Матерясь, из больницы вытащили каталку и врача – за шиворот. Тот осмотрел чеченца, коротко бросил – в операционную. Каталку покатили в здание…

Керивник отошел чуть в сторону, с усмешкой посмотрел в небо. Небо-то какое хорошее… синее, распахнутое, бескрайнее. Несущее опасность. Он знал, что за ним скорее всего следят… русские БПЛА, которых здесь звали «прутни», постоянно отслеживают все приграничье. Раньше были только разведывательные – теперь есть и ударные, их все больше и больше. Он знал, что русские, несмотря на подписанное на самом высоком уровне Хельсинкское соглашение об урегулировании, не отступят, не забудут, не простят… русские вообще ничего не прощали и не забывали, для них то, что произошло двести лет назад, – произошло как будто вчера. Придут… обязательно придут, как всегда, не сами. Первыми пойдут беженцы с лагерей, выпестованные, обученные, вооруженные, усиленные казачьим ополчением… а за ними уже и танки, и шмели.