— Херня.

Даркур решил, что настало время для рассчитанной вспышки гнева:

— Знаете что, Шнак! Не смейте со мной так разговаривать. Помните, что даже Моцарту прилетало по заднице, когда он вел себя невежливо. Решайте. Нужна вам помощь или нет?

— Угу.

— Не угукайте. Нужна или нет?

— Да, нужна.

— Нет, я жду волшебного слова. Ну же, Шнак, — вы наверняка его слыхали когда-нибудь, ну хоть в далеком прошлом.

— Ну… пожалуйста.

— Вот это уже больше похоже на дело. И впредь продолжайте в том же духе. Я вам сообщу о нашем решении.

Когда Шнак ушла, завкафедрой не скрыл своей радости.

— Какое наслаждение! — сказал он. — Я уже давно хотел с ней так поговорить, но вы же знаете, нам нужно соблюдать осторожность со студентами: того и гляди накатают жалобу в попечительский совет. Но деньги все еще дают кое-какую власть. Где вы научились укрощать диких зверей?

— В молодости поработал на паре неблагополучных приходов. Шнак вовсе не так крута, как пытается нам внушить. Она недоедает, да и ест в основном всякую дрянь. Надо полагать, она когда-то принимала наркотики, а сейчас — я не удивлюсь, если она пьет. Но что-то симпатичное в ней есть. Если она гений, то это гений в полном соответствии с великой традицией романтизма.

— Я надеюсь.

— Думаю, Гофману она бы понравилась.

— Я мало знаю о Гофмане. Это не моя эпоха.

— Он весьма соответствует великой традиции романтиков. Он как писатель был одним из вдохновителей немецкого романтизма. Но в великой традиции романтиков есть аспекты, без которых в наше время лучше обойтись. Шнак придется это усвоить.

— А от Гофмана она этому научится? Он совсем не тот учитель, которого я бы для нее выбрал.

— А кого бы вы выбрали? Удалось вам заполучить того научного руководителя, которого вы хотели?

— Я буду завтра звонить ей за границу. Я постараюсь быть как можно более убедительным, а это может занять некоторое время. Надеюсь, счет за телефон я могу отправить вам?

Судя по этим словам, у завкафедрой был большой опыт работы с различными фондами.

5

Даркур знал, что вымученное у Шнак «пожалуйста» — лишь временная победа. Он на миг заставил непослушного ребенка слушаться, но это ничего не значило. Его сильно беспокоила вся история с «Артуром Британским».

Несмотря на все свои роптания, Даркур был верным другом и не хотел, чтобы первый же меценатский проект Фонда Корниша позорно провалился. Новости о грандиозной затее Артура непременно просочатся на свет — не через директоров фонда, а через самого Артура. Конечно, он не собирается выдавать информацию прессе, но самые худшие утечки информации — непреднамеренные. Артур брал на себя очень много: он открыто собирался сделать нечто такое, чего другие канадские фонды не делали; он отворачивался от традиционных объектов благотворительности и общепризнанно достойных дел. Если он потерпит неудачу, то раздастся даже не хор, а восьмиголосная оратория на слова «Мы же говорили» в исполнении благомыслящих граждан. Артур, совершенно не по-канадски, намеревался вложить большие суммы денег в зыбкую идею, призрак. Страна, жаждущая определенности, не простит ему этого. И не важно, что деньги, которые он раздает, его собственные: в эпоху, когда любые траты скрупулезно рассматриваются и безжалостно критикуются, любой намек на то, что частное лицо легкомысленно тратит большие суммы по своему усмотрению, приведет в ярость критиков, которые сами не занимаются благотворительностью, но точно знают, как это надо делать.

Почему Даркур так беспокоился за Артура? Он не хотел, чтобы на Марию обрушился град общественного порицания и критики.