Изменить размер шрифта - +

– И много ли вам должны? – осведомился Жоакин, пробегая глазами внушительный список.

– Следующий листок ответит вам, – хохотнул Якоб. – Хватит на небольшой дворец, я думаю.

Закончив изучать бумаги, Жоакин удовлетворенно кивнул и сложил их в карман. В этот момент раздалось деликатное покашливание. Все повернули головы в сторону Леопольда, который стоял, прижавшись к стене, с толстой папкой бумаг, поправляя пенсне. В его глазах читалось недовольство собственной непричастностью к общей беседе.

– Конечно же, друг мой, сейчас самое время дать тебе слово, – незамедлительно отреагировал Жо. – Возможно, вы не обратили внимания, но здесь, в главном штабе нашей организации мы, а в первую очередь Леопольд, разрабатывали то, с чем обратимся к людям, заставим их услышать нас. Прошу, зачитай обращение к рабочим доков, которое ты написал два дня назад.

Леопольд отстранился от стены, на его лице промелькнула гордая улыбка. Ловко достав нужный листок из папки, он принял позу, более подходящую поэту, декламирующему оду, а не журналисту-оппозиционеру, и стал проникновенно зачитывать. Нужно отдать должное, его речь с первых слов и до самого конца удерживала всеобщее внимание: даже студенты у окна, до которых до сих пор долетали лишь обрывки беседы, прекратили переговариваться и вслушивались в звучный манифест, искусно составленный Леопольдом. Никто даже не подозревал, скольких трудов ему это стоило, – так естественно звучало каждое предложение. Наконец он дочитал, и по комнате прокатилась волна аплодисментов.

Когда все стихло, Жоакин обратился к Петрику:

– А нет ли среди ваших предприятий типографии? Нам необходимо набрать и размножить все материалы.

– Эм… Сейчас вспомню… Кажется, одна имеется, но только не в столице, – замялся наследник многомиллионной индустрии.

– Тем лучше, – одобрительно кивнул Жоакин.

Фабиан же все это время сидел молча, разглядывая картины на стенах и собственные ногти. Он уже успел осушить более половины бутылки красного вина из погреба Ривхольма и, слегка захмелев, держался отрешенно. Его раздумья прервал закономерный вопрос Жоакина:

– А как обстоят дела с вашей областью? Заинтересована ли женская часть рабочих в переменах?

– Заинтересована, – небрежно бросил Фабиан и потянулся к бутылке, но, уловив на себе строгий и раздраженный взгляд управляющего, опомнился и продолжил говорить: – Жаль, но многие вообще недооценивают прекрасный пол… а ведь женщины способны на многое, даже выйти на баррикады… Если потребуется, с обнаженной грудью.

– Прошу без сальностей. – Жоакин поморщился.

Тут переполошились студенты и, столпившись у открытого окна, взялись выглядывать наружу. Петрик и Якоб тоже прильнули к соседнему окну.

– Едет. Карета едет! – произнес самый говорливый из юношей.

– Мы… кого-то ждем? – севшим голосом спросил Юстас, до этого хранивший невозмутимость.

– Ага, герб-то гвардейский, – потускневшим тоном добавил другой студент.

Уже никого не слушая, Жоакин чуть ли не бегом устремился вниз по лестнице, к выходу из особняка. Его сердце бешено колотилось, предчувствуя беду, которую он не знал, как отвести. Оказавшись на улице, он обнаружил нескольких встревоженных служанок, уже стоящих у главных ворот. Их испуганные глаза обращались то к приближающейся карете, то к управляющему.

Гвардейский экипаж остановился у самой ограды поместья, и из него вразвалку вышел единственный мужчина в военной форме капитана, которую довершала фуражка с начищенным до блеска черепом. Жоакин решительно двинулся ему навстречу, словно на расстрел.

– Добрый день, господин капитан.

Быстрый переход