Иногда я загрызал на летнем отдыхе куру, и меня опять били.

В принципе куру мне было жалко.

Но это было выше меня.

…Вы говорили: любить — это значит любить полностью. А любили — на четвертинку. (Я же, не обременённый любовью, — смотрел на вас зорко и прощал вашу манеру любить кого угодно в моем обличье — кроме меня самого. И даже — по-своему был к вам привязан.)

Иногда я лежал на припёке, свернувшись калачиком, и пытался дотянуться носом под свой воображаемый первый хвост.

Тогда меня уже били всей деревней.

…Каждый из вас имел семью, детей, второго какого-нибудь человека, люди сильно любят иметь двойников, свои половинки, составлять одно целое («…он мне как сиамский близнец», — говорили вы? Отлично. Можно я заведу такого же? Нет? Я так и думал), я же был всегда — постоянно — третьим.

Поэтому когда мои родители постарели, я не смог уйти от них.

Я тосковал на закате о фальшивой лисьей луне и какой-то не давшейся мне лесной любви, вы на закате тосковали обо мне. Вам стоило только протянуть руки — и вот оно, ваше счастье. Мне вообще не нужно было тянуть свои руки и лапы, у меня на руках и лапах были вы, и вы плакали. Если я говорил, что собираюсь уйти от вас, вы плакали громче. Я оставался.

У вас было всё, у меня — ничего. Только терпенье.

Поэтому я ушёл на сто вторую китайскую войну — и там меня наконец-то убили.

— Расскажи мне всё. Мне важна твоя честность. Где ты был на рассвете?

— Кур жрал.

— Не лги мне. Мне это нужно, чтобы я мог жить.

— А мне нужно, чтоб жить, не говорить тебе ничего. Может, если я скажу — я рассыплюсь в дорожную пыль, стану сброшенной мёртвой шкуркой? Так уже было — с одной лягушкой. Всё очень плохо кончилось. Для неё. Почему же твоя жизнь важнее моей?

— Потому что я люблю тебя…Нет, всё равно скажи.

Отлично.

Отлично даже не то, что нам всем невыносима чужая настоящая жизнь (хотя мы и говорим: «Мне главное, чтоб ты был просто честным со мной, я смогу всё пережить», а не можем пережить даже молчания), а то, что даже такую жизнь — при всей её для нас невыносимости — мы хотим у другого отобрать, узурпировать, присвоить. Загнать в наши общие разговоры, обмусолить, исплакать, убить, сделать затхлой (его виной, нашей якобы великодушной, терпеливой мукой). Спрятать в баночку, поставить в подвал, налепить резиновым клеем этикетку «Его честность 2008, октябрь, перламутровое утро». Вместо того, чтобы просто закрыть на другого человека глаза.

И любить его бескорыстно. Почти не видя.

И кто-то ещё после этого говорит, что можно любить — сильнее?

5

Лиса-оборотень, привлекая чистого сердцем (разделив ложе с ни разу ещё не источавшим из себя мужской силы, она бы приворожила его к себе и сочеталась с ним брачными узами, чтобы обрести бессмертие), обольстила шайку грабителей, чей старший главарь хотел сделать её своей женой, но та полюбилась и второму главарю, и третьему, и четвёртому, да и многим другим. Они стали ссориться между собой, никак не могли сговориться и потому решили привязать её к большому дереву, а сами куда-то скрылись. Пять дней и пять ночей терпела она невыносимые муки, будучи верхней частью тела привязанной лианами к стволу огромного дерева, а нижней частью закопанной в землю. В лесу она умерла с голоду через несколько дней, а то и через полмесяца, но после этого душа её благополучно переселилась в царство теней.

В самый короткий день в году, в день зимнего солнцестояния, мне исполнится сорок лет.

И у меня нет сил ждать ещё десять, чтобы превратиться в человека.