|
Перед началом следующей службы он обнаружил цветок на подушечке для колен и весьма красноречивую закладку в книге церковных гимнов. Ох уж эта женская изобретательность! От удовольствия Сатклифф покраснел. Всего секунды хватило на то, чтобы по-французски написать на пустой странице магические слова: «Как? Когда? Где?». Если он не прибавил «Сколько?», то только потому, что не хотел обидеть ее своими чересчур французскими манерами. В конце концов, она все-таки, черт бы ее побрал, монахиня. Затем последовала короткая пауза в переписке, причина которой была ему непонятна — естественные законы женского организма, возможно, или испугалась, что зашла слишком далеко, или установленный начальством порядок? Трудно сказать. Как бы там ни было, он оставил еще одну записку, приглашающую к более близкому знакомству, и старался раззадорить ее громким пением тех гимнов, слова которых могли быть восприняты двояко (например, «Господь с теми, кто дает ближнему»).
Наконец она сдалась — правда, у нее был такой почерк, что он еле-еле разобрал: «Сегодня. Комната 5». Сатклиффа переполняли гордость и страсть. В тот вечер он, с едва скрываемым нетерпением, играл Баха, не жалея соседских ушей. Ему еще не приходилось бывать в том крыле, где жили монахини, а так как он предполагал, что они отходят ко сну довольно рано, то решил подождать: пусть спокойно улягутся, прежде чем он совершит штурм, прихватив «сверхпрочное» свое средство защиты. По правде говоря, его несколько пугала необходимость пробираться по темным монастырским коридорам. Сатклифф пересек двор и вошел в притихший дом, окунувшись в непроглядную тьму. Вытащив из кармана электрический фонарик, он двинулся по лестнице на второй этаж. Номера на дверях были кое-где сбиты, кое-где стерты, к тому же, шли не по порядку — или ему так показалось. Наконец он добрался до комнаты с вроде бы нужным ему номером, нажал на ручку двери, и на него пахнуло теплом. Оказавшись внутри, он постоял, давая глазам привыкнуть к темноте. Фигурка на кровати слегка пошевелилась, и он услышал нечто, принятое им за приглашение. — Сестра Роза, — прошептал он и включил фонарик. В немом ужасе на него смотрела мать-настоятельница; и она наверняка стучала бы от страха зубами, если бы не сняла протез, который насмешливо скалился на него из стакана, стоявшего рядом на тумбочке. Перепуганный Сатклифф пролепетал нечто бессвязное. Парик тоже лежал рядом с кроватью, на подставке, а голову настоятельницы покрывал чепец. Сатклифф повернулся было, чтобы сбежать, но тут она включила свет и воскликнула: — Мистер Сатклифф, что вы здесь делаете? Как объяснить? Он вытянул руки, изображая лунатика, после чего с некоторой нарочитостью вздрогнул и спросил: — Где я? Получилось неубедительно. Со временем эта история обросла множеством подробностей и обрела новые сюжетные линии, в зависимости от обстановки, в которой ее излагали, и воображения рассказчика; некоторые варианты принадлежали самому Сатклиффу, у которого уже появилась сочинительская привычка украшать, это были первые всходы тех произведений, которым в дальнейшем предстояло выйти из-под его пера. Так, в одной из версий матушка наставила на него инкрустированный жемчугом револьвер и прострелила ему пальто — на самом деле, никакого пальто не было. В другой не менее экстравагантной версии она широко развела руки и ноги и закричала: «Наконец-то Ты пришел за мной!» — таким манером принудив его к неподобающему, нечестивому соединению душ и тел. Но другого способа сохранить за собой место у Сатклиффа не было. Что произошло на самом деле? Она вскричала: — Мистер Сатклифф, немедленно покиньте мою комнату! И он тотчас подчинился. Утром его вызвали в попечительский совет и приказали убираться, не дожидаясь ланча, — практически не оставив ему времени на сборы перед лондонским поездом. |
