Трудно пришлось донье Леонор с таким воспитанником. Он родился с зубами и больно кусал груди своих кормилиц, искалечив нескольких. Говорить он начал весьма нескоро и сильно заикался. Первое слово, которое он произнес, было «нет».

Лишь спустя семь лет знатная нянька обрела свободу — для того, чтобы вручить ее Господу и затвориться наконец в монастыре. Мальчик был поручен отныне мужчинам, которые учили его грамоте, фехтованию, верховой езде и хорошим манерам. С отцом он почти не встречался. То были годы брака Филиппа с Марией Тюдор. Карлос так и не увидел свою английскую мачеху. Согласно брачному договору, если бы у Марии и Филиппа появились дети — на что Мария так искренне надеялась — старший сын должен был унаследовать Англию, Нидерланды и Франш-Конте, а Карлос — Испанию. Если бы детей в этом браке не было, права Филиппа в Англии теряли бы силу. Мария ждала ребенка, не подозревая о том, что в ее животе зреет убийственная опухоль. Потом Мария скончалась.

На время все интересы Филиппа сосредоточились на его старшем и единственном пока сыне. Карл подрастал и все больше вызывал тревоги. Он не любил учиться, ему не нравились оружие и верховая езда. Иногда какая-нибудь идея приходила в его уродливую голову, и тогда Карлос сломя голову мчался исполнять задуманное.

Он знал, что его дед, император Карл, отец нынешнего испанского короля Филиппа, находится в монастыре иерономитов в Юсте. Карл был великим полководцем, но в один прекрасный день отказался о всех титулов, снял корону и затворился в монастыре. Мальчик мечтал побеседовать со своим знаменитым дедом, и никакие уговоры воспитателей не могли его остановить.

Карлос сел на коня и, как умел, поскакал в Юсту, где потребовал встречи с дедом. Старый вояка вышел к внуку и был неприятно поражен его внешностью: Карлос был физически неприятен, почти отвратителен. Голова его была ненормально велика, одно плечо торчало выше другого, и хилые ноги едва удерживали тело. Бледный, с иссохшей правой рукой, он производил впечатление существа невероятно хворого. Это уродство настолько бросалось в глаза, что казалось заразным, и хотелось отойти подальше, чтобы не подцепить какое-нибудь отклонение. Малорослый и толстый, он глядел на людей с ненавистью.

Карл-монах согласился побеседовать с этим внуком о своих былых сражениях и провел в беседах с юношей около часа. Оборвался разговор неожиданно. Карл припомнил один случай, когда вынужден был отступить перед превосходящими силами противника.

Карлос вскочил.

— Никогда, никогда бы я не повернул назад!

— При определенных обстоятельствах отступление может быть единственным разумным выходом, — спокойно возразил старый Карл.

Молодой заорал, брызгая слюной:

— Никогда, никогда! Вы — трус, я презираю и ненавижу вас!

С этими словами он бросился бежать к своей лошади. Старый король долго смотрел ему вслед. Маленькая нелепая фигурка странно раскачивалась и подпрыгивала на ходу, одна рука бешено размахивала, вторая висела вдоль бока неживой плеткой.

— Не знаю, кем он вырастет… — задумчиво проговорил бывший король Карл.

Ужас был в том, что Карл — хорошо разбиравшийся в людях, — превосходно отдавал себе отчет в том, что представляет собой его внук.

Это был клубок болезней — и чудо сверхъестественной живучести.

Новое несчастье едва не загнало Карлоса в могилу. Несколько лет подряд его тело трепала лихорадка. Раз в четыре дня он сваливался без сил, покрывался потом и трясся на кровати, под ворохом одеял. На следующий день после приступа его отправляли в загородное имение, в двадцати милях от Мадрида. Там он и увидел дочь привратника дворца — Мариану Гарсетас. Мариана была изумительно хороша и свежа — чудесный весенний цветок, который так хорошо было бы сорвать, истоптать, испоганить, лишить победоносного сияния молодости! Карлос помчался вниз по лестнице, надеясь догнать «девчонку».