Лиза и не подумала мыть посуду, как ей было велено. Вместо этого она открыла окошко, уселась подле, положила локти на подоконник и стала глядеть на улицу. Солнце зашло, сгущались сумерки, небо темнело, помаргивали первые звезды. Ветер так и не поднялся; тем мягче и приятнее была прохлада, вползавшая в комнату. Добрые Лизины соседи по-прежнему сидели у дверей, обсуждали вечные темы, впрочем, с приближением ночи несколько потерявшие актуальность. Мальчишки, как обычно, играли в крикет, только сместились на дальний край улицы, так что вопли их долетали до Лизы уже изрядно приглушенными.

Лиза сидела, обеими руками подпирая подбородок, вдыхала прохладу. Вечерняя умиротворенность возымела на нее странное, незнакомое действие. Была суббота; Лиза вспомнила, что завтра на фабрику не надо. Почему-то она устала, не сильно, но все же; наверно, сказывался день, богатый впечатлениями. В общем, Лиза радовалась, что кругом так тихо. С приходом сумерек самая жизнь будто замерла; Лиза, как ни странно, получала удовольствие от тишины; казалось, она могла бы просидеть так всю ночь, проглядеть глаза на прохладную, темную улицу да на звезды. Лиза была очень-очень счастлива и в то же время чувствовала какую-то совершенно новую печаль, отчего ей почти хотелось заплакать.

Внезапно перед открытым окном возник темный силуэт. Лиза вскрикнула.

— Кто тут? — спросила Лиза, потому что в темноте не узнала мужчину, который встал за окном.

— Лиза, это я.

— Том?

— Ну да!

Перед Лизой стоял юноша с жиденькими светлыми волосами, тонкими рыжеватыми усиками, из-за которых казался почти мальчиком, с бледным, впрочем, чистым лицом, с голубыми глазами и манерой эти глаза прятать, что слабо вязалось с общим впечатлением человека честного. Вдобавок, когда с ним заговаривали, юноша немилосердно краснел.

— Чего тебе? — спросила Лиза.

— Думал, может, ты со мной пройдешься.