С течением времени она постепенно «зарастала», Богу все труднее становилось протискиваться через нее на Землю, и тогда он сформировал из людей касту служителей, жрецов и жриц храма Морока, которые хранили некий камень с его изображением на дне озера Ильмень, служащий маяком, указывающим место перехода, а заодно поддерживали неизменным состав касты и ритуал, необходимый для того, чтобы Морок нашел обратную дорогу в свою обитель.

Жрицами же храма могли стать только девственницы, достигшие зрелости, то есть восемнадцатилетнего возраста. Бог любил исключительно красивых и обаятельных девушек, якобы способных умерить его кровожадность и агрессивность. Зато и жрицы в ответ приобретали знания, силу и власть, не доступные другим людям.

– Собирайся, – заключила Пелагея. – Хотя ничего особенного брать с собой не надо, ты все получишь после посвящения.

– Но я вовсе не собираюсь становиться какой-то там… жрицей, – воскликнула девушка. – Меня это совсем не привлекает!

– Ты не понимаешь…

– И не хочу понимать! Уходите, я с вами никуда не пойду. И вообще все это сказки… про вашего Морока… – Ольга фыркнула. – Нашли имечко…

Глаза старухи вспыхнули угрозой, и у девушки перехватило дыхание.

– Или ты пойдешь с нами добровольно, или…

– Или что?

Портрет какого-то бородатого мужчины на стене костюмерной вдруг подмигнул Ольге, а по стене пробежала странная дрожь, будто она стала оживать.

– Я не могу тебя заставить, красавица, – усмехнулась старуха, заметив страх в глазах девушки, – ты должна сделать выбор сама. Но одно обещаю твердо: будешь иметь все, что захочешь, жить там, где захочешь, а самое главное – сколько захочешь. Как думаешь, долго ли я живу на свете?

– Не знаю… – прошептала Ольга, потихоньку отступая к шкафу. – И знать не желаю. Уходите.

– А напрасно, милая. Мне уже полтораста годков набежало. И ты будешь жить так же долго, в довольствии и радости. Ну, идешь?

Ольга с ужасом посмотрела на вновь «ожившую» стену, отступила еще дальше, покачала головой.

– Не пойду…

– Ну и глупая, от счастья своего отказываешься… да и от жизни тоже. До чего же своенравная молодежь пошла, уговорами не возьмешь. Меня, например, не уговаривали, сказали – иди! – и я пошла. Последний раз предлагаю, дурочка, идем со мной. Не пожалеешь.

Глаза Ольги наполнились слезами, фигура старухи расплылась, стала исчезать. Дурнота подступала к горлу, сердце трепыхалось в груди испуганной птицей, ноги слабели, в глазах мерк свет. Но все же она смогла набрать сил, чтобы ответить:

– Не хочу!..

Когда ей удалось вытереть слезы, в комнате никого не было. Но от этого лучше не стало. Портрет на стене прекратил подмигивать, мужчина с трудом вылез из него в костюмерную, как сквозь узкое окно, направился к Ольге, буквально протискиваясь сквозь ставший густым, как кисель, воздух. Вздрагивающая стена превратилась в жидкое зеркало, по которому побежали волны, будто круги по глади озера от брошенного камня, и вдруг эти волны водопадом хлынули на пол, затопили всю комнату. Последнее, что увидела Ольга, теряя сознание, был жест отчаяния, который сделал спешивший к ней бородач: он не успевал прийти к ней на помощь.