Романов глянул на «образец аскетизма», который шёл впереди, переступая тощими голыми ногами в сандалиях, и с тоской представил себе предстоящую трапезу.

В квартире уже суетились незнакомые девушки – они показались Романову симпатичными, и он попытался втянуть брюшко. Был накрыт стол – миски с овощами, творогом, очередными ростками, вода в кувшинах, плотно закрытых сверху крышками. Ни водки, ни рюмок.

Молодожёны сели во главе стола, Романова посадили по правую руку от дочери. Александра сияла, и с такой любовью смотрела на своего кривобокого мужа, что у Павла Петровича что-то дёрнуло в сердце – как будто пытались повернуть заржавевший вентиль. Вспомнил давнюю бабушкину присказку – «о тех, кто слаще морковки, ничего не едал». Вспомнил покойную супругу – всё бы отдал, лишь бы она сидела сейчас рядом и крепко держала его ладонь под столом: «Потерпи, Паша! Что теперь поделаешь?» Он как будто ощутил кольца Антонины Фёдоровны – они всегда впивались ему в руку, когда она урезонивала мужа.

У молодожёнов были дешёвенькие серебряные колечки. Ювелир-то мог бы и побогаче спроворить, мелькало у Романова, пока симпатичные незнакомые девушки наполняли его тарелку безвкусной едой.

Монах, действительно, почти не ел, зато сказал несколько слов надтреснутым, редко используемым голосом, и склонил голову.

– Это он про тебя, папа! – обрадовалась Александра. – Он рад приветствовать тебя, и поздравляет с тем, что у тебя… такие хорошие дети!

Романов с огромным трудом улыбнулся. Ржавый сердечный вентиль крутили в груди как будто несколько рук сразу. Внутри горел огонь.

Ему был нужен воздух.

И твёрдая, пусть даже чужая, земля под ногами.

– Сашенька, Коля! Мне пройтись нужно. Кружок по району сделаю – и вернусь.

– Но папа, мы только сели, – попыталась возразить Александра.

– Ничего страшного! Поешьте там это самое… Помолитесь, или как оно у вас называется?

– Медитация, – сказала дочь. – Только ты недолго, ладно? Ты же совсем не знаешь город.

– Конечно, недолго. Я сотовый взял, так что не волнуйся. Как это у вас говорят, это самое, на связи?

Не глядя на гостей и улыбаясь всем сразу неестественно широкой улыбкой, Романов вышел из комнаты и забрал из холодильника бутылку.

Директор действительно собирался сделать небольшой круг, точнее – квадрат, обойдя ближайшие улицы и выпив на какой-нибудь скамейке. Но как только он свернул за угол, рядом с булочной, где были выставлены длиннющие батоны, похожие на мечи, остановилось такси.

Первое за всё это время такси в дочкином районе. Водитель приветливо выглянул из окна и что-то спросил.

Романов пожал плечами – не понял ни слова.

Тогда водитель стал делать приглашающие жесты, открывая перед Романовым дверцу.

Директор решил, что водитель его с кем-то путает, и стал мотать головой.

Таксист не унимался и хлопал рукой по сиденью пассажира, как делают маленькие дети, требуя, чтобы мама села рядом.

А что если правда поехать?

Он этого Парижа, вообще, не видел, хоть Эйфелеву башню посмотрит.

Вот и сердце в груди улеглось, как будто перестали крутить вентиль.

– Вези это самое, к башне! – велел директор, садясь и пристёгиваясь.

Водитель рванул с места. Рот у него не закрывался – слова вылетали как орехи из рваного пакета. И все до единого – непонятные. Проще орех зубами раздавить, чем разобраться, о чём он толкует.

– К башне! – пояснял Павел Петрович. – К воде!

Он помнил, что башня стоит на берегу реки. А река всегда – главный ориентир.

– Вода! Буль-буль! – повторял директор, опасаясь, что водитель его не понимает, но он услужливо кивал, ехал и довольно быстро остановился у речки.