Здешних жителей описывали и по-другому. Серия гравюр может представить их как символы тех или иных городских пороков, неизбежно ведущих к ранней гибели от пьянства, от болезни или на виселице. Сент-Джайлс, таким образом, снова оказывается обителью смерти. Роковые стадии «Пути проститутки» Хогарта разворачиваются именно здесь, на Друри-лейн, а в близлежащем ночном кабачке за убийство берут под стражу «ленивого ученика», которому суждено кончить дни на виселице. Еще один отрицательный персонаж Хогарта — Том Ниро в «Четырех стадиях жестокости» — мальчиком воспитывается в здешнем приюте. Он тоже гибнет на виселице. Ранняя кончина вообще была здесь обычным явлением: по смертности приход занимал второе место в городе.

Неимущие становились также персонажами иных повествований, в которых истории их жизней пересказывались в духе нервной неоготической сверхчувствительности. Чарлз Диккенс неоднократно посещал этот район — порой один, порой в компании полицейских инспекторов — и обессмертил одну из его самых знаменитых улиц в своих «Раздумьях на Монмут-стрит». Т. Смоллетт упоминает о «паре оборванцев из трущоб Сент-Джайлса — одна сорочка и одна пара панталон на двоих». В 1751 году Генри Филдинг, еще один великий лондонский романист, опубликовал заметки о здешних непотребствах: «Мужчины и женщины, зачастую даже друг с другом не знакомые, ложатся спать вместе без всякого разбора, ибо за двуспальную кровать тут берут всего три пенса, поощряя их тем самым к любодейству. Приспособленные к блуду, места эти в равной степени поощряют и к пьянству: джин продается здесь по цене один пенс за четверть пинты… в одном из этих домов, далеко не самом большом, он [мистер Уэлч, главный констебль Холборна] насчитал пятьдесят восемь человек обоего пола, источавших вонь столь ужасную, что он вскоре был принужден покинуть помещение». Алкоголь, похоть и зловоние образуют в этих заметках весьма забористую смесь, назначение которой — пощекотать нервы тем, кто счастливо избежал личного присутствия в этом районе; подобных сцен и запахов Филдинг не мог вставить ни в какое из своих художественных произведений, но здесь, под маской объективного репортажа, он дает волю своему интересу романиста к низменным сторонам жизни.

Нет нужды говорить, что жизнь бедняков прихода была действительно ужасающей и что грязные дома свиданий там действительно имелись; однако следует помнить, что великие лондонские романисты, подобные Диккенсу и Филдингу, творили, пользуясь городскими образами, некий диковинный театр теней. Их замкнутые в себе, склонные к навязчивым идеям индивидуальности, взаимодействуя с темными силами города, создавали театрализованный, символический Лондон, который нередко подменял собой подлинную действительность тех или иных его районов.

Самые обостренно-чувствительные повествования об окрестностях церкви Сент-Джайлс-ин-де-филдс пришлись на первые десятилетия XIX века. То было время «Грачовника» — острова, состоявшего из доходных домов с подвалами и приблизительно ограниченного улицами Сент-Джайлс-Хай-стрит, Бейнбридж-стрит и Дайот-стрит. Внутри этого злосчастного треугольника, существовавшего, пока с целью ликвидации трущоб не была проложена Нью-Оксфорд-стрит, находились Черч-лейн, Мейнард-стрит, Кэрриер-стрит, Айви-лейн и Черч-стрит с мешаниной двориков, тупичков и переулочков, которая превращала район в лабиринт, служивший для здешних обитателей убежищем, где можно было скрыться, раствориться. «Прочим людям лучше было сюда не соваться, — писал Эдвард Уолфорд в „Лондоне старом и новом“, — а если они все же совались, им быстро становилось ясно, что надо поскорей уносить ноги».

«Грачовник» называли также «Малым Дублином» и «Святой землей», поскольку населяли его в основном ирландцы. Здесь жили чернорабочие, подметальщики мостовых, уличные торговцы — но также и воры, фальшивомонетчики, проститутки, бродяги.