— Ах, Лондон, Лондон! — От быстрой смены впечатлений у Данди голова идет кругом, и он с восторгом бросается в распахнутые объятия города.

Часть вторая

Праздники

Лондон! В имени этого великого города присутствует мощный резонирующий звук. Оно производит на нас впечатление громового раската. В нем есть пафос величия, в нем чувствуется поступь судьбы. Что больше всего поражает нас в Лондоне — так это бьющая через край полнота жизни населяющих его бесчисленных толп. С той же силой завораживает моряков бесконечная мощь океана. Лондон можно изучать с самых разных точек зрения, но самым впечатляющим является то, что он показывает нам человеческую жизнь во всем разнообразии настроений и положений. Здесь смешаны комедия и трагедия, смех и слезы, любовь и ненависть, роскошь и нищета, напряженный труд и праздное безделье. Изысканные плоды цивилизации соседствуют со следами варварства. Купол собора Святого Павла венчает крест, в то время как на другом берегу Темзы, в темных кривых переулках процветают немыслимые языческие культы. Короче говоря, все элементы той волнующей тайны, которую мы называем жизнью, собраны и представлены здесь с такой яркостью, полнотой и силой, каких не встретишь ни в одном другом городе мира.

Королева Боудика 1957

Джозеф Кисс вернулся. На Ливерпульском вокзале его встретил весенний туман, повисший над пустырем в том месте, где Лондон-Уолл переходит в Уормвуд-стрит. Джозеф Кисс поежился, словно желая стряхнуть с плаща паровозную сажу, заморскую пыль и суету Амстердама, и, держа в одной руке старый саквояж, а в другой — большой зонт с ручкой из слоновой кости, направился в сторону трактира, построенного в далекую пору из красного кирпича, уцелевшего под бомбежками, но теперь обреченного затеряться среди современных построек, — город наконец взялся за восстановление этого сильно пострадавшего во время войны района. На фоне бетонных блоков и застекленных витрин викторианский трактир выглядел неважно. Джозеф Кисс оказался сегодня здесь первым посетителем. Он шагнул в пустынное тепло, шумно выдыхая из ноздрей запах поезда с привкусом сваренных вкрутую яиц, и тут же протянул руку за кружкой пива, которую уже успел налить ему бармен. Загорелый, в рубашке с расстегнутым воротничком и тусклым невыразительным взглядом, он заметил, что, похоже, сегодня мистера Кисса мучает совершенно невыносимая жажда.

— Голландская шипучка мне не по нутру, Мик. — Джозеф Кисс снял плащ и повесил его на вешалку из красного дерева. — Видимо, поэтому миссис Кисс, которая осталась там, считает меня ограниченным человеком. Я слышал, что в Европе встречается нормальное пиво, особенно в Германии и Бельгии, но по мне континентальное пиво еще хуже, чем плавленый сырок на завтрак. Что ж, будем изгонять дурные воспоминания! Не найдется ли горячего пирога и, может быть, немного пюре?

— Яичница с беконом и томатом, поджаренный хлеб и картофель, невзирая на погоду, даже по воскресеньям, если не будет войны, разумеется. Пять минут, мистер Кисс! — О'Дауд начал хлопотать у плиты. — Так вы только что из Харвича? — Его спина отражалась в пыльных зеркалах, обрамленных улыбающимися девицами в шортиках и обтягивающих свитерках, рекламирующих новые марки сигарет.

— Всю ночь морем из Хука. На жесткой скамье. Волны такие черные и высокие, что наводят на дурные мысли. Тридцать наших братьев из Южной Африки, в стельку пьяных, как и положено бурам. Орали песни и вовсю пытались меня развеселить, не будь, мол, «таким опущенным, папаша».