Как видим, указатели на библейские тексты носят, как правило, пародийный, комический характер. Вот один, очень неявный (а возможно, и спорный) намек на Новый Иерусалим, описываемый в Апокалипсисе: зажигалка и пепельница, украденные Китом у Марка Эспри. Вместо «чистого золота» здесь фигурирует золоченая бронза, вместо «ясписа» (яшмы) и тому подобные роскошества — оникс, но самое главное состоит в том, что Кит пренебрегает этими вещицами, не пользуется ими, прикуривая сигарету от окурка предыдущей, а его сует в пустую банку из-под пива. Этот эпизод заставляет вспомнить еще одну многозначительную цитату, приведенную задолго до него:

— Кто имеет, тому дано будет, — сказала Николь, — а кто не имеет, у того отнимется. Так говорится в Библии…

В том же ряду стоит и парафраз Вифлеемской звезды — сообщение о грядущей вспышке сверхновой не вызывает у Сэма ничего, кроме раздражения и недоумения: «Как можем мы что-то узнать о сверхновой, пока ее не увидим? Ничто, никакая информация не в состоянии достичь нас со скоростью, превышающей скорость света. Там, наверху, установлен предел скорости. По всей вселенной развешаны окаймленные красным ограничительные знаки: 300 000». Но если вдуматься, то Второе Пришествие, которого «ожидают со спокойной уверенностью», оказывается, давно уже состоялось, однако — «по частям». «Каждый из нас по-своему лошадь», — писал Маяковский. Вот и каждый из персонажей, распятых на «черном кресте», по-своему… как и все остальные… Но не будем — всуе.

4.2. Диккенс и компания

Говоря об этом своем романе, Эмис подчеркивал, что первоначальным его замыслом было написать книгу в духе Диккенса: «Когда я писал о будущем Лондоне, то Диккенс был именно тем писателем, о котором я думал больше всего. Предстоят возвраты, иллюзорные подмены; дело придется иметь с прошлым, потому что будущее куда как более пустынно, по крайней мере, для англичан». Он, конечно, писал не о будущем в прямом смысле этого слова, но лишь о будущем виртуальном. Что же касается Диккенса, то его присутствие действительно ощущается постоянно, хотя напрямую он упоминается лишь дважды. Во-первых, при описании коллег Кита, с которыми «сам Феджин не захотел бы иметь… ничего общего», — это замечание, сопоставленное с диагнозом, поставленным Сэмом Лондону после десятилетнего отсутствия («десять лет Относительного Упадка»), заставляет, учитывая, что «Приключения Оливера Твиста» были написаны в 1837 году, подумать о ста шестидесяти двух годах, отмеченных относительным упадком. Во-вторых, рассуждая о пахучести денег, о Диккенсе вспоминает Гай: «Взять Диккенса… этот его старикашка, по самые подмышки погрузивший руки в сточные воды Темзы в поисках сокровища; эти символические имена — Мёрдстоун и Мёрдль, финансист». Главное, однако, состоит не в этой непосредственной перекличке, но в сходном ракурсе при изображении криминального мира: никакой романтизации, никакого облагораживания, но у Эмиса (и у Сэма) это вообще заложено в зрении; кроме того, оба автора — настоящий и подразумеваемый — далеки от иллюзий относительно того, что написанное ими сможет «служить целям моральным», в связи с чем неслучайным представляется — тоже двукратное — упоминание Набокова, которому принадлежит многими ныне разделяемое мнение, согласно которому «литература отнюдь не буксир, тянущий за собой баржу морали».

Среди наиболее заметных эмисовских источников можно назвать У. Шекспира (сонет 37), Д. Китса (поэма «Ламия», сонет «Сияй, звезда!», Стендаля (трактат «Любовь»), Д. Г. Лоуренса (роман «Влюбленные женщины»).