Рванув чужую плоть характерным волчьим движением, оборотни выпустили жертв и набросились на следующих, оставив раненых хрипеть и булькать кровью, хлещущей из страшных рваных ран. Эта алая жидкость, кажущаяся в темноте чёрной, как дёготь, пьянила волколаков, как и страх тех, кто вдруг осознал за долю секунды, что жизнь — всё, завершена. Человек ещё пытается вздохнуть, зажать ладонями разорванные сосуды, но вместо воздуха в лёгкие льётся горячая кровь, силы стремительно уходят, а глаза уже не видят огонька свечи.

Наблюдатель умер последним, так и не поняв, что смерть прошла сначала мимо него, а затем вышла из укрытия, которое он охранял.

Покончив с первой группой, оборотни доложили о её уничтожении и получили нового провожатого, проводившего их до точки, откуда в спину красноармейцам ударил другой отряд вражеских диверсантов. Его они нашли ещё быстрее. В этот раз это были немецкие солдаты из егерского батальона. Восемь человек при двух пулемётах и с большим запасом гранат. Их смерть почти ничем не отличалась от смерти предыдущей группы, состоящей из предателей СССР. Никто из немцев даже не успел выстрелить, как всё было закончено.

Всего в Витебске действовали три группы оборотней, сосредоточивших усилия по поиску вражеских диверсантов и недобитков, ловящих удобный момент, чтобы ударить в спину красноармейцам, пристрелить связиста или курьера, расстрелять полевую кухню или подносчиков боеприпасов. До рассвета на их счету значилось почти сто врагов и девять пресечённых нападений и диверсий.

Глава 17

Я вернулся в Цитадель во второй половине дня, перед этим приняв самое непосредственное участие в отражении мощной атаки гитлеровцев, ударивших по Витебску с севера и запада. Лишь потеряв убитыми и ранеными пару батальонов те отступили на прежние позиции, дав нам возможность перегруппироваться и зализать раны.

Первым же делом я направился к Залу воинов, который уже должен быть построен. Ещё издалека я увидел толпу рядом с новым зданием. Там собрались практически все, кто остался в лагере и не ушёл со мной в Витебск. Это было самое огромное здание из всех мной построенных. П-образная постройка со стенами из камня и дерева, с внутренним двором между «ножек» размером тридцать на семьдесят метров и высокой двускатной крышей, покрытой ярко-рыжей черепицей. Не будь лагерь защищён маскировочными амулетами, то подобное яркое пятно сыграло бы мне дурную роль, став отличным ориентиром для немецкой авиации и авиакорректировщиков.

Только постройкой дело не закончилось. Для нормального функционирования Зала требовались инструкторы. Стандартный Очаг, так сказать, поставлял учителей вместе со зданием. Но у меня, как говорят аборигены, всё шло через одно место.

— Ильич, есть на примете подходящие кандидаты на роль инструкторов в Зал? — спросил я у трактирщика, что вместе со всем населением главного лесного лагеря глазел на новое здание. — У тебя же, наверное, все наши не по одному разу побывали и погудели, и показали, что из себя представляют.

— Ну, так навскидку могу пару человек достойный назвать. Один из них немец, — он вопросительно посмотрел на меня.

— Без разницы.

— Тогда Франц Кёттер, что ли, и Иван Коржанов. Можно ещё Светлану Бодич взять. Баба в самом соку, крепкая, дерзкая, и стреляет хорошо.

— С дисциплиной у неё как?

— Ну, так, — пожал он плечами, — как у всех баб более-менее порядочных.