– Вилл! – ласково начала она, коснувшись его руки, но он с раздражением отвел ее руку и посоветовал:

– Марти, закрой рот прежде, чем скажешь хотя бы еще одно слово.

Марианна глубоко вздохнула и поднялась.

– Действительно, хватит вам уговаривать его, – сказала она, глядя поверх головы Вилла, – нет так нет. Буду надеяться на то, что Робин окажется снисходительнее своего грозного брата. Гонец, конечно, не дождется, ну и ладно.

Она стремительно покинула трапезную. Придя к себе, Марианна еще раз перечитала письмо брата, бережно свернула его и, поцеловав печать, положила на стол. Взяв в руки шитье, она посмотрела на него, но, не выдержав, бросила обратно и заходила по комнате. Ей стало нестерпимо душно, и она распахнула ворот куртки, потом растянула шнуровку платья. Ребенок снова заворочался так, что она едва смогла сделать вдох. Даже подвеска с аквамарином показалась ей неимоверной тяжелой, и она резким движением сняла с себя цепочку и положила подвеску рядом с письмом. Слезы невольно побежали по ее щекам, и Марианна, не выдержав напряжения и разочарования, упала на стул, закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

– Пожалуйста, перестань плакать! Тебе нельзя так огорчаться, – услышала она.

Сильные, бережные пальцы осторожно отняли ладони от ее лица и промокнули куском раскроенной для шитья ткани слезы на щеках. Марианна вскинула слипшиеся от слез ресницы и увидела Вилла. Он стоял перед ней, опустившись на одно колено, и сейчас его глаза были мягкими и теплыми, взгляд выражал сочувствие и понимание. Он улыбнулся, и Марианна, оттолкнув его руки, вскочила со стула, охваченная негодованием от одного вида Вилла.

– Зачем ты пришел? Кто тебя звал? – громко спросила она охрипшим от слез голосом и посмотрела на Вилла с лютым холодом. – Как ты посмел бесцеремонно ворваться, даже не постучав?! Ты выполнил свой долг перед Робином? А теперь убирайся! Я не желаю тебя видеть! Я тебя ненавижу. Кроме преданности Робину ты больше не способен ничего чувствовать!

– Хорошо, хорошо! Ненавидь, только не реви! – рассмеялся Вилл, которого не задело ни одно из слов Марианны, и это уязвило ее еще сильнее.

– Ты никогда не любил меня, всегда считал просто собственностью своего брата, – задыхаясь от ярости, крикнула она ему в лицо и зло рассмеялась. – Так будь доволен! Ты заслуживаешь самой высокой похвалы за усердие, с которым сторожишь имущество Робина.

Эти слова внезапно достигли цели, пробив брешь в его веселом спокойствии. Вилл перестал улыбаться, его лицо потемнело, губы сжались. В глазах загорелся косящий волчий огонек, словно Вилл собирался броситься на Марианну. Но он только крепко сжал кулаки и вышел из комнаты, оглушительно хлопнув дверью. Через несколько минут он вернулся – одетый как для выезда из лагеря, в полном вооружении и с плащом Марианны в руках.

– Одевайся! – плащ полетел ей в лицо. – Я жду тебя у коновязи.

С трудом сдерживая клокотавшую в груди ярость, Вилл вышел в трапезную, где все примолкли при его появлении. Он молча повел взглядом в сторону Дикона с Хьюбертом, и они одновременно встали из-за стола. Оценив их одинаково усталый вид после ночи, проведенной в дозоре, Вилл сказал:

– Кто-нибудь один. Кто – решайте сами. Оба падаете с ног, что от двоих, что от одного – толку будет немного.

Дикон и Хьюберт растерянно переглянулись. Заметив их растерянность, Вилл усмехнулся:

– Смелее! Кто из вас не боится вместе со мной держать ответ перед Робином, если он вернется раньше нас?

Его последние слова обнаружили, что Виллу все-таки есть дело до гнева брата. Он ждал решения Дикона и Хьюберта, глядя вдаль такими яростными глазами, что все женщины притихли, стараясь не напомнить ему о себе даже шорохом.